12 
Однако бесконечность, отделившая ее от прежней жизни, породила в душе Эмили беспокойство. Новое понимание вещей и событий вытащило из глубины души и обострило те чувства, о которых она не имела понятия. Того ощущения независимости, какое в Париже обеспечивало ей относительный покой и, словно стеной, отгораживало от остального мира, больше не было.
Если прежде Эмили не могла дождаться отъезда с Хива-Оа, то теперь ей хотелось остановить время, сжать мгновения в кулак, запечатать их в пустой раковине. При этом она прекрасно понимала, что между ней и Атеа не может быть ничего серьезного. Сама их дружба казалась удивительной, а о большем нечего было даже мечтать.
Горько и смешно, но оба народа сочли бы их недостойными друг друга. В глазах на-ики белая девушка была чужачкой, не говоря о том, что любой француз счел бы полинезийца в набедренной повязке дикарем.
Их разделял не только океан, между ними пролегли тысячелетия истории, они существовали в разном времени. Их не могли объединять ни общие интересы, ни физические качества, ни сходные взгляды на жизнь.
В последний день пребывания на острове девушка надела соломенную шляпку с искусственными цветами и платье из синей саржи. Тропическое солнце позолотило ее кожу, и доселе бледное лицо выглядело куда свежее. Душа Эмили тоже наполнилась красками, и ей было больно оттого, что она вынуждена носить прежнюю маску, скрывающую новую сущность.
Вчера Рене, не подозревавший о переменах, произошедших в сердце дочери, сообщил:
— Вождь Атеа поблагодарил меня за то, что я согласился пожить на его острове, а особенно за то, что я привез тебя. Он очень доволен вашим общением.
— Мне он ничего не сказал.
— Вероятно, скажет перед отъездом.
— Он тоже поплывет на Тахуата?
— Нет, нас отвезут его люди. Атеа прибудет на остров в день свадьбы с Моаной.
Дно окаймленных желтыми, зелеными и красными рифами отмелей выстилал ковер всевозможных цветов радуги, состоящий из водорослей и беспрестанно колеблющихся морских анемонов. Здесь сновали стайки пестрых рыб, перекатывались черные морские ежи, медузы распускали свои радужные оборки.
Но сегодня Эмили не волновали краски и богатство моря. Ее взгляд был устремлен на юношу с гладкой, как прибрежная галька, пахнущей морем кожей. На молодого вождя с величественной осанкой и улыбкой, что пряталась в глубине глаз и уголках губ. На человека, умевшего чутко улавливать суть всего, что он слышит и видит. Она словно задалась целью запечатлеть в памяти каждый его жест. Теплота, возникшая между ними за минувшие дни, превратилась в ноющую боль, затаившуюся в глубине сердца.
Осознавая это, Эмили терялась, не зная, что сказать ему на прощание. Ведь когда он приедет на Тахуата, чтобы жениться на Моане, им уже не придется разговаривать.
Они сели на поваленное дерево в тени огромной пальмы. Возле ног, словно нашептывая безумные обещания, тихо плескалась морская вода.
— Я хочу, чтобы ты взяла вот это, — сказал Атеа и протянул на ладони жемчужину, крупнее и прозрачнее которой Эмили еще не приходилось видеть.
Отшатнувшись от неожиданности, она посмотрела ему в глаза.
— Я не могу принять такой подарок!
— Она позволит тебе вернуться сюда, если ты этого захочешь.
— Едва ли я… захочу.
— Почему?
— Потому что эту историю можно считать законченной.
Сделав почти незаметную паузу, он сказал:
— И все же прими ее.
— Нет. Она слишком дорого стоит.
— На дне моря тысячи таких жемчужин! Можно добыть еще.
— Ее достали твои люди?
Атеа улыбнулся и заметил словно в шутку:
— Я и сам умею ловить жемчуг. Если б я не был арики, то все равно сумел бы добыть себе на пропитание!
— Но ты вождь и навсегда останешься им, — серьезно произнесла Эмили.
На миг Атеа почудилось, будто она считает, что он навеки скован невидимыми золотыми цепями, не признает существование силы, позволявшей ему строить будущее, не отрицая традиций прошлого.
Эта девушка не знала, что у людей, обладающих истиной маной, можно отобрать положение, состояние, но нельзя отнять мужество и желание поступать по-своему.
С этой мыслью он потянулся к ней и поцеловал в губы.
Эмили почудилось, будто ее коснулся огонь. Это был горячий след, след любви, той, о какой говорила Моана. Внезапно окружающий мир сомкнулся и стал очень маленьким. Эмили чудилось, что ее внутренности закручиваются в тугую спираль. Внезапно ей стало трудно дышать. Невидимая преграда была разрушена, и ее охватило желание пребывать в объятиях Атеа тысячу лет, как некий бог пребывал в морской раковине, пребывать, познавая все то, что она не чаяла познать.
12 
