14 
У горизонта вода густо синела, тогда как возле берега была темно-красной, словно вино. Если б она в самом деле была бы хмельным напитком, Эмили выпила бы полную чашу, дабы забыть об Атеа, о предстоящем празднике и о том, какие переживания ожидают ее потом.
Девушка думала, что судно вождя с Хива-Оа будет украшено цветами, но по воде скользила простая лодка. Сколько бы Эмили ни разглядывала стоящих и сидящих в ней людей, она не могла найти среди них Атеа. Что такое могло с ним случиться, что он не приехал на собственную свадьбу?! Он тяжело заболел или… погиб?!
Когда судно причалило берегу, из него вышел какой-то человек. Церемонно поклонившись Лоа, он принялся что-то объяснять, и почти каждая его фраза сопровождалась громким, изумленно испуганным вздохом толпы.
Едва посланник умолк, Лоа набросился на него, громко выкрикивая какие-то слова. Эмили обратила внимание на пустые глаза Моаны, только что поразительно живой и красивой, а теперь напоминавшей статую. Казалось, потускнели даже краски и поникли цветы, украшавшие тело девушки.
— Что произошло? — с тревогой спросила Эмили у отца.
— Атеа… Атеа велел передать Лоа, что свадьбы не будет, что сейчас время думать о войне, а не о браке, — запинаясь, произнес Рене, а после воскликнул: — Он сошел с ума! Своими руками разрушить то, что создавалось столько лет! Когда угроза пришествия белых столь близка и реальна, такие могущественные вожди, как Атеа и Лоа, не должны ссориться! Почему он отказался от брака? Разве что услышал о своей невесте что-то порочащее… Но это невозможно! Моана не из тех девушек, которых бросают у алтаря!
— Что теперь будет? — прошептала Эмили, и ответом послужил вопль Лоа:
— Он хочет войны?! Он получит войну! Я не стану вас убивать, отправляйтесь назад и передайте своему вождю, что завтра состоится сражение! В полдень, в бухте Хана-Кау! Пусть соглашается, если он не трус!
Рене бросился к Лоа, расталкивая толпу.
— Не делайте этого! У Атеа есть много ружей, которые стреляют огнем! Он вас победит.
Вождь толкнул француза так, что тот полетел на песок.
— Прочь! Боги на моей стороне! Моя мана сильнее!
— Будет лучше, если мы уйдем отсюда, — пробормотал Рене, беря дочь за руку.
— Я должна побыть с Моаной, — сказала она, уверенная в том, что не сможет вынести выражения опустошенности в глазах девушки.
— Она не европейка, ей не нужно сочувствие. Думаю, она желает получить не жалость, а объяснение тому, почему Атеа так с ней поступил.
— Не может ли быть причиной… другая женщина? — нерешительно произнесла Эмили.
Рене горестно покачал головой.
— Только если Атеа решил во всем и до конца подражать белым! Но это вряд ли. Полинезийцы не воспринимают любовь так, как мы, — как некое таинственное чувство, существующее само по себе и обладающее неведомой силой. В этом случае они очень практичны. К тому же женитьба вождя это почти всегда в первую очередь политический шаг.
Выслушав отца, Эмили задала неизбежный вопрос:
— И что теперь будет?
— Поубивают друг друга, но чести Моаны это все равно не восстановит, — мрачно ответил Рене.
Они долго бродили по берегу, но потом Эмили все же пришлось вернуться в хижину Моаны.
Девушка лежала на циновке. На ней уже не было украшений, спутанные волосы разметались по телу. Она казалась готовой к тому, что ее вот-вот принесут в жертву каким-то богам. Эмили заметила, что лицо и грудь Моаны расцарапаны ногтями, и ее сердце сжалось от жалости.
Она не знала, что сказать, но, к счастью, Моана заговорила первой:
— Я надеюсь, отец отомстит за меня и убьет Атеа!
— Если ты желаешь ему смерти, значит, ты его не любила, — прошептала Эмили.
Внезапно преобразившись, Моана вскочила на ноги. Ее пальцы были стиснуты в кулаки, взгляд темных глаз метал молнии.
— Ты не понимаешь! — запальчиво вскричала она. — Он меня опозорил! Если он прилюдно отверг меня, значит, я порочна! Теперь не то что вождь, ни один простой мужчина не возьмет меня в жены!
— Почему он не приехал сам и ничего не объяснил?
— Потому что, — сказала Моана, — мой отец задушил бы его голыми руками.
Внезапно Эмили осознала, что тот особенный взгляд, которым смотрела на мир эта девушка, исчез. Не было ни наивности, ни неведения, ни восторга. Глаза Моаны горели таким презрением и ненавистью, что в груди Эмили все оборвалось.
Она понимала, что не должна была вторгаться в жизнь этих людей, затерянных в океанских просторах, людей, чьи обычаи и культура не похожи на обычаи и культуру других народов земли.
14 
