27 
Обхватив голову руками, Рене принялся раскачиваться на стуле.
— Я не понимаю, ничего не понимаю. Я думал, что хорошо знаю дочь, я считал вождя Лоа своим другом; этот молодой человек, Атеа, понравился мне своей дальновидностью и упорством; мне казалось, я без труда угадываю помыслы островитян.
Отец Гюильмар вздохнул.
— Мсье Марен, я живу здесь много лет и каждый день вижу этих людей, но так и не стал частью их жизни. Я учу их преодолевать животные инстинкты и следовать зову души, но все напрасно. В их языке нет слова «работать», зато есть десятки названий для… сами понимаете чего.
— Вы полагаете, это уже произошло с Эмили?
— Трудно сказать. Не удивлюсь, если да.
Рене вскочил и ударил кулаком по столу.
— Если этот дикарь посмел обесчестить мою дочь, я его убью!
— Мадемуазель Марен утверждала, что вы очень хорошо относитесь к полинезийцам. Похоже, она считала, что вы не станете возражать против этого брака, — заметил отец Гюильмар, на что Рене ответил:
— Вероятно, она сошла с ума.
Покинув дом священника, Рене решил вернуться к Морису Тайлю. По дороге он сказал Моане:
— Атеа забрал с собой Эмили, чтобы жениться на ней. Она приходила к священнику, дабы тот совершил обряд по обычаям белых.
К его изумлению, туземка приняла это известие совершенно спокойно. Ее лицо осталось таким же твердым, и взгляд не затуманился гневом.
— Эмалаи не виновата, — промолвила она. — Это все мана Атеа. Перед ней никто не может устоять.
— Вы бы были прекрасной парой. Зачем ему понадобилась моя дочь! — в отчаянии воскликнул Рене.
— Я слышала, иные женщины отправляются на Нуку-Хива, чтобы затем родить детей от белых и снискать всеобщее уважение. Сын арики — божественный ребенок. Должно быть, Атеа хочет произвести на свет человека с такой маной, какой еще не видывал свет! — В тоне Моаны не было иронии, лишь странная задумчивость и легкая горечь.
К счастью, офицер был на месте, и Рене удалось встретиться с ним еще раз.
— Если они здесь, — сказал капитан, — это меняет дело. Остров не такой уж большой — мы их найдем. Заберем вашу дочь, а туземца отправим в тюрьму.
— Мне нелегко в этом признаваться, но, похоже, Эмили сбежала с ним по своей воле. В чем его можно обвинить в этом случае?
Морис Тайль задумался.
— В связи с белой женщиной. Я слышал, в Америке за это приговаривают к смертной казни!
— Речь идет о рабах, а Атеа — свободный. Кроме того, он арики, вождь. И его нельзя считать темнокожим. К тому же жители Маркизских островов — французские подданные.
— Вы правы. Это осложняет дело, — задумчиво произнес капитан и в сердцах добавил: — Всем известно, что наши мужчины живут с местными женщинами. Но чтобы белая девушка связалась с полинезийцем — такого еще не случалось! — И видя, что Рене совершенно убит, предложил: — Давайте для начала отыщем их, а после решим, как нам поступить.
Их тела сливались так естественно, как сливались бы потоки воды; Эмили доставляло удовольствие покоряться бесконечному и безудержному желанию Атеа. Теперь она понимала, что значит сродниться и душой, и плотью. Ей казалось удивительным, что мечту, оказывается, можно гладить, целовать, прижимать к себе.
Влюбленные отрывались друг от друга лишь затем, чтобы поесть, сходить к источнику или искупаться в море при лунном свете. Страсть пробуждалась и распускалась в теле Эмили под ласками Атеа, словно растение под жарким солнцем.
Молодой вождь был удивлен, узнав, что европейки устроены иначе, чем полинезийские девушки: те начинали испытывать наслаждение с первой же ночи, проведенной с мужчиной, и когда дело касалось плотской любви, не ведали запретов или стыда.
— Правда, что арики всегда берут себе несколько жен? — спросила Эмили.
Она одевалась, собираясь пойти с Атеа на местный рынок. Ей хотелось посмотреть, что можно купить на французские деньги.
Атеа, чьи сборы занимали существенно меньше времени, лежал на еще не остывшем ложе любви и наблюдал за нею.
— Да, но ни один из них не имел белой жены. Наши законы не касаются тебя, Эмалаи. К тому же я никогда не стану делать того, что может причинить тебе боль.
— Мне кажется, твои люди не примут меня.
— Они будут делать то, что прикажу я.
Эмили не успела выйти на солнечный свет: внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился Рене. Позади стояли незнакомый мужчина в офицерской форме и два солдата. А еще, к своему величайшему удивлению и стыду, девушка увидела рядом с ними Моану.
27 
