47 
Неожиданно Морис почувствовал, что Моана покоряется ему, и онемел от счастья. Впрочем слова были не нужны ни ему, ни ей. Он боялся спугнуть это мгновение и хотел, чтобы время остановилось.
Когда он вошел в нее, она задержала дыхание, но вскоре расслабилась. Моана не лгала: она оказалась девственницей, и Морис трепетал от восторга. Он не мог насытиться ею и вновь и вновь сливался с ней. Ему казалось, что никогда и нигде с ним не происходило ничего лучшего.
Морис не мог сказать, что чувствовала Моана, но внутри ее тела было горячо, и она отдавалась ему с пьянящей готовностью.
Хотя утром она вела себя так, словно ничего не случилось, Морис был счастлив. Сознание того, что неприступная дочь вождя подарила ему свою драгоценную невинность, наполняла его невиданной гордостью.
Охотнее всего он посвятил бы себя любви, но его ждала война.
Глаза на мрачном лице Атеа горели темным пламенем. Битый час он пытался уговорить собеседников, но все казалось бесполезным. Это был первый раз, когда совет племени не желал уступать вождю. И старейшины, и жрецы хором повторяли одно и то же. Они боялись летающих огней; вид подпрыгивающих и кружащихся черных шаров вызывал в них леденящий ужас. Чтобы не нести потерь, они были готовы поверить словам белого человека.
— Он сказал, что начнет вести переговоры только после того, как ты вернешь им белую женщину.
— Эмалаи моя жена!
— Она не нашего племени, не нашего рода, она чужая для нас. Если мы откажемся, белые уничтожат крепость и всех, кто в ней есть.
Атеа не успел ответить — с места поднялся старик с белыми, как снег, волосами, с посохом в трясущейся руке и в длинных одеждах.
— Ты вождь, Атеа, но ты молод, а я родился очень давно и многое повидал. Я знал разумных счастливцев, встречал и тех, кто, думая, что преследует звезду, на самом деле гонялся за смертью. Человек велик, но не настолько, чтобы позволять себе смеяться над судьбой и бросать вызов богам. Прежде я молчал, но теперь скажу. Ты не раз нарушал обычаи, установленные от века, ты пытался подражать белым пришельцам, ты взял себе их женщину. Мы с самого начала знали, что она принесет нам несчастье. Наша кровь пропитана морской солью, а ее — содержит яд, наши мысли чисты и спокойны, тогда как ее — несут в себе хаос. Ты говорил, что мы должны сохранить свою веру, а сам взял себе ту, у которой всегда был другой бог. Чтобы спасти то, что еще можно спасти, дабы прекратить страдания своего народа, ты должен сделать так, чтобы она ушла и никогда не возвращалась.
Атеа хотел ответить, но не успел — члены совета племени, словно сговорившись, один за другим вскакивали с мест и бросали ему в лицо обвинения:
— Ты дал нам клятву, а теперь хочешь ее нарушить!
— Твоя мана ослабла!
— Ты не можешь защитить племя!
— Ты всегда был слишком упрям и горд и думал только о себе!
— Ты поссорился с Лоа и опозорил его дочь!
— Ты позволял белой женщине прикасаться к твоей голове и наступать на твою тень! А теперь у нас десятки убитых и раненых! Белые люди сожгли нашу деревню! Крепость, которую начал строить еще твой дед, будет разрушена!
— Это наказание, посланное богами!
Атеа ощущал то же самое, что, должно быть, чувствовал Цезарь, когда в его тело вонзались кинжалы сенаторов. На него было страшно смотреть. Его лицо исказилось от боли, а из горла вырвался глухой стон.
Если ему пришлось выслушать все это, значит, он и впрямь лишился части маны. Арики был главнее и жрецов, и старейшин, но их было много, а он — один. Они не сказали, что собираются изгнать его, но эта мысль витала в воздухе. Атеа слышал, что такое случалось, и это был не просто позор, а невероятная пытка и смертельная мука. Он знал, что никогда не сможет пережить подобное унижение.
Покинув совет племени, он направился в хижину, где его ждала Эмили. Она поднялась ему навстречу, но он отстранил ее. Боясь растерять решимость, Атеа держался сурово и холодно, но она думала, что это вызвано обстрелом крепости и гибелью людей.
— Ты не ждешь ребенка, Эмалаи? — он задал неожиданный вопрос.
Она растерялась. В ее голубых глазах появился тревожный блеск.
— Не знаю. Думаю, нет. Почему ты спрашиваешь? Что-то случилось?
— Совет племени считает, что именно ты, пришедшая из враждебной страны, принесла несчастье нашему народу.
Эмили вздрогнула. Происходило нечто невероятное, то, во что она не могла поверить.
47 
