24 
Неудивительно: ведь у жены священника немало способов испортить жизнь прихожанам, и очень скоро люди поняли, что с ней лучше не ссориться. Может, миссис Хаулетт у нас и добренькая, а вот миссис Гантер — совсем нет!
Миссис Хаулетт на своем велосипеде исчезла из виду, и Мейвис Гантер хотела уже отвернуться от окна, как вдруг заметила, что в самом конце улицы, у церковных ворот, появился ее муж, а рядом с ним кто-то еще.
Она почти прижалась к оконному стеклу, напряженно вглядываясь через очки. Да это же… Мона Карсдейл!
Давно уже ходили слухи, что она возвращается в родные края. И вот, пожалуйста, — Мона Карсдейл во всей красе, весело болтает о чем-то со Стенли, словно никуда и не уезжала!
А ведь ее не было с лишком четыре года! Чтобы так долго не появляться в родных местах, нужны серьезные причины, и Мейвис Гантер непременно разузнает какие.
Ее муж открыл ворота, ведущие на церковный двор. Должно быть, хочет показать Моне мемориальную доску в память о том юном безбожнике, за которого она так необдуманно вышла замуж.
Право, странно, что она не приехала из Парижа даже на открытие памятника.
Миссис Вейл, конечно, изобретала разные причины того, почему дочь не может приехать домой. Звучало убедительно, что и говорить, — многие верили. Но миссис Гантер не из тех, кто легко верит на слово.
Достаточно взглянуть на Мону Карсдейл — и сразу поймешь: у нее обязательно должны быть какие-то грязные тайны! Чего еще ждать от женщины, которая в восемнадцать лет оказалась замешана в скандальной истории.
Миссис Гантер об этом не забыла, нет, — и сделала все для того, чтобы и никто другой в округе об этом не забыл.
Только подумайте: шлялась ночью по злачным местам в компании каких-то наркоманов! Наверняка и сама балуется наркотиками.
Правда, на вид совсем непохожа на наркоманку — но ведь, говорят, настоящего наркомана с виду ни за что не отличишь! А если не наркотики — что ж, значит, есть в ее жизни какие-то другие пороки, поинтереснее.
Стенли и Мона уже подошли к порогу церкви. Миссис Гантер вывернула шею и приклеилась носом к оконному стеклу.
Но тут же отпрянула, издав сердитый возглас: мальчишка, помощник булочника, высунулся из боковой двери своей лавки и наверняка заметил, как она торчит у окна.
Этот мальчишка, Джонни Уикс, никогда ей не нравился: вечно насвистывает за прилавком да и отвечает непочтительно.
В следующий раз, когда пойдет в булочную, она обязательно поговорит с Холфордом. Скажет, что Джонни недостаточно добросовестен в работе и лучше ему нанять кого-нибудь еще — мало ли мальчишек в округе?
Миссис Гантер сложила вязанье в потертую сумку, предназначенную специально для продукции Вязального клуба, и пошла прочь из столовой. Надо вытереть пыль в кабинете, а потом подготовиться к уроку в воскресной школе.
Интересно, долго ли ее муж пробудет в церкви с леди Карсдейл? Что ж, будем надеяться, он сообразит хорошенько расспросить ее о планах на будущее.
Хотелось бы раньше всех прочих узнать, что она намерена делать и как долго собирается пробыть дома!
В церкви Мона долго стояла у беломраморной таблички, врезанной в серую стену у входа в склеп Вейлов.
Табличка в память о Неде была очень простой: на ней сообщалось лишь, что двадцати двух лет от роду баронет Эдвард Карсдейл погиб в результате несчастного случая.
Мона помнила, как потрясены были обе матери — и ее, и его, — когда она наотрез отказалась наносить на надгробие обычную надпись: «Покойся в мире».
Теперь она не понимала, почему так настаивала на своем. Не все ли равно, что написано о мертвом — будь то на могиле или на мемориальной доске?
Но в то время эти слова казались ей оскорблением Неда, злым издевательством над его отвагой и неуемной жаждой жизни.
«Что за чушь! — говорила она. — Нед хотел жить! Никогда он не желал ни мира, ни покоя! Он любил жизнь — для него жизнь была одним бесконечным приключением! Если там, на том свете, Неду еще что-то нужно — ему не нужен ни мир, ни спокойный сон: он и там хочет жить и рисковать собой».
Несмотря на протесты старшего поколения, Мона настояла на своем, и теперь на табличке не было никаких религиозных словес — лишь короткая надпись: «Новое приключение».
Теперь Мона удивлялась тогдашней силе собственных чувств. Прошло семь лет, и образ Неда сильно побледнел в ее памяти. Он напоминал ей смех — легкое, радостное чувство, захватывающее всех вокруг, но быстро проходящее и не оставляющее следа.
24 
