Но блеющие овцематки и ревущие коровы заставляли Уордена-младшего терять самообладание, поэтому сегодня после обеда главным козлом отпущения для недовольного Джеральда снова стал сын. К счастью для Гвинейры. Ей в такие дни обычно доставалось меньше. Однако сейчас Гвин и без того очень хорошо справлялась со своими обязанностями. Этого гостя, по крайней мере, она развлекала блестяще.
— Еще что-то, МакКензи? — спросил Джеральд, наливая виски.
Джеймс поспешно извинился и вышел из гостиной. Флёр последовала за ним.
— Видел? — спросила она. — У меня туфли, как у принцессы!
Джеймс рассмеялся. Его настроение сразу же улучшилось.
— Они и вправду красивые, миледи. Но вы всегда являете собой восхитительное зрелище — хоть в туфлях, хоть без них.
Флёретта наморщила лоб.
— Ты говоришь так, потому что ты не джентльмен, — объяснила она. — Джентльмены уважают даму только тогда, когда она носит туфли. Так говорит мистер Гринвуд.
Может быть, в другой день Джеймса и позабавило бы такое замечание, но теперь в мужчине снова вспыхнула ярость.
— Ну, миледи, в таком случае постарайтесь в будущем окружать себя настоящими мужчинами, а не бескровными умниками в дорогих костюмах, которые только и делают, что кичатся своими громкими именами! Потому что уважение, которое зависит от туфель, обычно бывает недолгим! — Джеймс обращался к испуганной Флёр, но предназначались его слова скорее Гвинейре, которая вышла из гостиной следом за дочкой.
Она растерянно посмотрела на Джеймса, но тот лишь нахмурился и молча отправился в конюшню. Сегодня и он позволит себе хороший глоток виски. А Гвин пусть пьет вино с этим богатым кривлякой!
Главное блюдо сегодняшнего ужина состояло из ягнятины и запеченного батата, что укрепило Джорджа в его выводах по поводу Гвин. Хозяйка дома не была хранительницей английских традиций, пусть даже она и заставила служанку обуться и сервировать стол по всем правилам этикета. При этом подававшая еду девушка проявляла к Джеральду Уордену чрезмерное почтение, которое почти что граничило со страхом. Похоже, старый хозяин фермы был вспыльчивым и обладал живым темпераментом: он постоянно говорил, пусть даже и немного заплетающимся языком, и обо всем имел свое мнение. Молодой хозяин, Лукас Уорден, напротив, имел спокойный, слегка усталый вид. Когда его отец начинал высказывать какие-нибудь радикальные идеи, Лукас морщился, словно это причиняло ему физическую боль. В остальном же супруг Гвинейры произвел на Джорджа впечатление симпатичного и очень воспитанного мужчины, которого можно было безоговорочно назвать настоящим джентльменом. Дружелюбным, но решительным тоном Лукас делал замечания дочери по поводу того, как нужно вести себя за столом, — и складывалось впечатление, что ему нравится общаться с ребенком. Флёр не спорила с ним, как с матерью, а послушно расстелила на коленях салфетку и стала накалывать кусочки ягнятины на вилку, вместо того чтобы хватать их руками, как, должно быть, делали спутники Робина Гуда в Шервудском лесу. Впрочем, причина такого смирного поведения могла крыться и в присутствии Джеральда. Собственно говоря, никто в этой семье не повышал голоса при старом Уордене.
Несмотря на молчаливость остальных, Джордж был доволен тем, как он провел этот вечер. Джеральд охотно рассказывал о жизни на ферме, и Джордж убедился: то, что он слышал об «овечьем бароне» в Крайстчерче, вполне соответствовало истине. Старый Уорден прекрасно разбирался в овцеводстве, очень удачно подгадал с покупкой коров и содержал свою ферму в полном порядке. Сам Джордж, впрочем, предпочел бы разговаривать за ужином не только с Джеральдом, но и с красавицей Гвинейрой; да и Лукас показался ему вовсе не таким скучным, каким его описывали Питер Брюстер и Реджинальд Бизли. Гвинейра успела признаться гостю, что портреты в гостиной написал ее супруг. И хотя она сказала об этом нерешительно и даже немного насмешливо, Джордж рассматривал полотна с чувством глубокого уважения. Он не считал себя большим знатоком искусства, но часто посещал лондонские вернисажи и аукционы. Такой художник, как Лукас Уорден, наверняка нашел бы там почитателей и при определенной доле везения мог бы добиться славы и богатства. Джордж раздумывал, может ли он позволить взять некоторые его картины с собой. В Лондоне для них точно найдутся покупатели. С другой стороны, старый Уорден мог воспринять это как насмешку. Художник в семье ему был абсолютно не нужен.