Лёгкий, ненавязчивый романчик 
58 
Наружность была самой заметной чертой Кэт; ее замечали сразу же. Интересно, считалась бы она красавицей сто лет назад? А двести? Элейн начинает вспоминать внешность викторианских женщин. Интересно, есть ли неотъемлемые черты женского шарма — определенные пропорции лица и тела, какое-то особенное свойство глаз, форма губ? В случае Кэт — и то, и другое, и третье, и не только лицо, а то, как она держалась, двигалась. Это замечала даже я, думает Элейн, а ведь я наблюдала за ней с тех пор, как она… перестала быть ребенком и превратилась в дивное, неведомое раньше существо. Она вспоминает, как однажды пятнадцатилетняя Кэт показалась ей совсем другим человеком «Почему ты так на меня смотришь? — спросила она однажды Элейн. — Что я не так делаю? — И потом, удивленно: — На меня часто так смотрят». Тогда, в самом начале, она искренне недоумевала, отчего так.
А потом? Потом поняла. Словом, теоретически она знала о своей привлекательности, но всячески не обращала на нее внимания, избегала думать о ней. Даже в самом придирчивом настроении Элейн не смогла бы упрекнуть Кэт в тщеславии.
Она слышит Кэт. Та говорит не с ней, с кем-то другим, эти слова она подслушала, а не услышала. «Ничего особенного», — говорит Кэт. И теперь она вспоминает этот разговор — и вопрос, на который ответила Кэт. У нее спрашивают: каково это — быть такой красавицей? Говорит не мужчина — женщина, спрашивает из искреннего интереса и любопытства. И Кэт так же искренне, не уклончиво и не язвительно, отвечает.
Когда это было? Где? И кто та женщина? Элейн не слышала этого разговора раньше, а если и слышала, то не придала значения. Кажется, это было в их старом доме, на каком-то из многочисленных сборищ — либо за воскресным обедом, либо за обсуждением проекта какой-нибудь из публикаций Ника. Так что же это за женщина? Не то чтобы это важно, но неизвестность раздражает. Кажется, они не очень знакомы — скорее всего, тогда она увидела Кэт в первый раз, только познакомилась с ней. Вопрос мог показаться бесцеремонным и назойливым, но Кэт, кажется, не обижается. И честно на него отвечает.
А я что делала в это время? — спрашивает себя Элейн. И живо представляет себе сцену: полная кухня народу, она снует туда-сюда с тарелками, накладывая еду. Да, так и есть — она проходила мимо и уловила эти слова, оказавшись рядом, и запомнила, как оно обычно бывает. Но почему именно эту реплику, а не другие? Потому, наверное, что она привлекла ее внимание — прямой вопрос и странный ответ Кэт. Что она хотела этим сказать? Что внешность ничего для нее не значила — или ничем не помогла ей?
Бумаги отложены. Элейн сидит, смотрит в сад и видит Кэт. Разве я сама не задавала себе тот же вопрос? Каково это — быть Кэт? Обладать наружностью, при которой внимание и интерес окружающих гарантированы? Конечно, я не спрашивала ее об этом. Мы никогда не говорили на подобные темы. Я, ее сестра, должно быть, знала о ней меньше, чем друзья. И потом, я никогда не любила «разговоров по душам».
И как только она подумала об этом, комнату наполнили другие Кэт. Она не может видеть и слышать их — они не говорят и не делают ничего особенного, лишь где-то, глубоко и далеко, толпятся, точно души в чистилище. Маленькие Кэт смешались с взрослыми, точно это какое-то многогранное существо, совмещающее в себе всех Кэт сразу, больше не разделяя на десятилетнюю, двадцатилетнюю, тридцатилетнюю. Гидроглавая Кэт — в то же время самая настоящая, убедительная, постоянно меняющийся человек, которого Элейн помнит всю жизнь, который был, а потом вдруг его не стало. Эта Кэт несчастна — эти Кэт совсем не похожи на живчика, каким была настоящая Кэт, эти Кэт несли в себе нечто невысказанное. Постоянную мольбу. «Поговори со мной…» Слышит ли она это? «Зачем ты со мной так?..»
Обеспокоенная, Элейн гонит этих Кэт прочь. Собрав бумаги, она отправляется на кухню и начинает готовить ужин. Ставит разогревать пирог в духовку и собирается резать салат. Есть немного твердого сыра и печенья из непросеянной муки. Она принимается накрывать на стол и, доставая из буфета старинную прованскую тарелку, ощущает почти сейсмический толчок, внезапно вспомнив, когда именно Кэт говорила с той женщиной — та же самая женщина обратила внимание на эти тарелки. «У меня есть почти такие же. Вы тоже были в Эксе?» И Элейн слышит свой ответ. «Да нет, купила в магазине Хилса на Тоттенхем-корт-роуд». Более того, теперь она вспоминает, что эта женщина — супруга человека, с которым незадолго до этого познакомился Ник, автора нашумевшей книги о вывесках пабов. Элейн, по сути, наплевать и на него, и на его благоверную, она просто вдруг захотела узнать, когда состоялся тот разговор: другой сейсмический толчок памяти подсказал ей, что все произошло вскоре после странной болезни Кэт. Она долго не появлялась — за ней такое водилось, — а в один прекрасный день позвонила: «Я болела. Сейчас уже все хорошо. Можно, я приеду в воскресенье?» О том, что с ней случилось, она так и не рассказала. «Так, ничего страшного. Все уже прошло». И Элейн знает, что не стала интересоваться и задавать дальнейшие вопросы.
58 
