очень нудно 
37 
— Нет, это все равно бы случилось. В том виноваты не ты и не Бао, а… метка.
Ниу осторожно коснулась пальцами его щеки.
— Когда ты родился, мне сказали, что это знак необычной судьбы, но хорошей или нет — неизвестно.
— Я и сам этого не знал, — признался Кун, — не знал, пока не встретил Мэй.
— Кто ее родители? Они знают о том, что вы хотите пожениться?
— У Мэй никого нет.
Ниу тяжело вздохнула. Она не смогла дать Куну того, в чем он нуждался, хотя очень этого хотела. Что поделаешь: ее сердце было иссушено бедами и тревогами. Теперь мать надеялась, что эта юная девушка подарит ее сыну и любовь, и заботу, и нежность.
— Ты, — ее голос дрогнул, — хорошо жил все это время?
— Да. Так, как мне и не снилось. Но я не был счастлив, потому что это была чужая жизнь.
— Но она изменила тебя. Я это вижу.
Кун усмехнулся.
— Меня даже звали иначе.
— Нельзя менять имя! — встревожилась Ниу. — Другое имя — иная судьба.
— Она и была другой. Порой мне казалось, что все это происходит не со мной.
— Значит, ты не хотел бы вернуться обратно?
Немного помедлив, Кун покачал головой.
— Но там остались те, кому ты дорог и кто дорог тебе?
— Да, — ответил юноша, с болью подумав о Юйтане Янчу, который заменил ему отца.
«Истина — источник мужества» — так говорил князь тому, кто жил в малодушной лжи.
Теперь Кун был уверен в том, что рано или поздно обман все равно бы раскрылся. Иногда золотая чаша слишком тяжела для того, кто ее держит. Он не мог ее принять ни по праву рождения, ни по велению совести.
В полдень появился Бао. Глаза Куна были непроницаемо спокойными — в них, как в темном зеркале, Бао видел свое отражение: жалкого простолюдина, презренного бедняка. Как и Ниу, он сразу понял, что со дня своего исчезновения Кун не знал ни голода, ни горя.
Бао заскрежетал зубами от злости. Маньчжурское отродье вернулось, чтобы посмеяться над ним! Между тем его родной сын сбежал из дому, потому что устал слышать жалобы и стоны отца, в отчаянии сжимавшем желтые сухие руки, плач исхудавших сестер и чувствовать себя виноватым в молчаливой стойкости рано увядшей матери.
Разумеется, теперь он не мог ударить этого высокого сильного парня! Бао ограничился тем, что проворчал:
— За все годы ты не смог послать родителям даже горсточки риса!
Кун горько усмехнулся. Ничего не изменилось! Хотя за семь лет он стал другим человеком, для Бао остался тем, кем был прежде.
— Что толку жениться на бесприданнице! — продолжал старик.
— Велико ли было приданое моей матери, когда вы взяли ее за себя? — глядя на него в упор, произнес Кун, и Бао не нашел, что ответить.
Прощаясь, Ниу взяла с сына обещание: если он когда-нибудь встретит брата, то не презрит их родство и не откажет Юну в помощи.
На обратном пути Кун не отказал себе в удовольствии заглянуть в заведение господина Линга и выпить там чаю. Не узнав своего бывшего слугу, тот принялся суетиться, отвешивая поклоны, между тем юноша с трудом сдерживался, чтобы не пнуть его в тощий зад.
Накануне они с Мэй совершили брачный обряд. Это произошло очень просто: оба подошли к семейному алтарю и по очереди отвесили перед ним поклоны духам Неба и Земли, Солнцу и Луне, императору, стихиям Земли и Воды и своим предкам. А потом поклонились друг другу. С этого момента они считались мужем и женой.
Отныне весь мир для них был одним большим домом и все земные пути — бесконечной дорогой судьбы. Им нравилось чувствовать ветер на лицах и ощущать себя свободными.
Между тем ни Тао, ни Лин-Лин не знали о том, что Мэй приходила к тетке и хотела забрать сестру с собой.
— Почему она так поступила? — без конца спрашивала Тао кухарку.
— Не знаю. Сначала она отдала этому парню деньги, которые копила несколько лет, а потом сбежала с ним с собственной свадьбы. Хозяин сказал, что это был маньчжур, а им нельзя верить. Он соблазнит ее, натешится, после продаст в публичный дом.
— Значит, она променяла меня на него?
Лин-Лин нахмурилась.
— Получается, так.
— Тогда, — сказала Тао, — я никогда ее не прощу.
Глава 8
«Китайцы обязаны уважать законы, даже если они несправедливы». Юн быстро познал истину этого изречения.
Земледелие считалось государственной обязанностью крестьянина. Он не мог уйти из деревни и оставить поле необработанным. В гражданском списке он мог числиться только по месту рождения, а чтобы попасть в эти списки, надо было прожить в родной деревне двадцать лет. Все остальные считались бродягами, не имеющими никаких прав. Они могли легко подвергнуться аресту и любому наказанию.
37 
