очень нудно 
84 
Луна месяца Рамадана убывала, и пришло время малого байрама. В домах устраивались весенние уборки, на плоских крышах сушились ковры. Я видела, как на этих же плоских крышах резали животных, и я знала, что это — часть ритуала, что все будут праздновать и засаливать мясо на весь год. Я начинала понимать традиции Египта, хотя и не могла привыкнуть к их экзотичности.
Под вечер, когда дворец начал просыпаться после сиесты, Адриан вышел на террасу и сел в кресло рядом со мной.
— Давно мы не болтали с тобой, — сказал он.
— А где ты был все это время?
— Твой муж — очень требовательный работодатель, Джудит.
— Это необходимо с такими нерадивыми подчиненными, как ты.
— Кто сказал, что я нерадивый?
— Иначе бы ты не жаловался. И так же сгорал от нетерпения и любопытства, как Тибальт.
— Он — руководитель, моя дорогая Джудит. Когда придет великий день, вся слава достанется ему.
— Нет. Она будет принадлежать всем вам. А когда настанет этот день?
— А! В том-то и вся загвоздка. Кто знает? Эта новая затея может так ни к чему и не привести.
— Новая затея?
— Тибальт говорил, что сообщил тебе. Или мне не следовало об этом болтать?
— О да, да…
— Ну, значит, тебе известно, что мы все теперь надеемся на то, что у нас есть шанс что-то найти.
— Да.
— Кто может знать наперед?! И даже если мы найдем что-нибудь совершенно невероятное, это принесет очень громкую славу в мире археологии, но слишком мало выгоды.
— Ты что, печешься только о деньгах?
— Истинно так, миледи.
— Тогда ты неимоверно экстравагантен.
— Что ж, и у меня есть определенные недостатки.
— А ты не мог бы сдерживать их?
— Попытаюсь, Джудит.
— Это обнадеживает. Адриан, а почему ты стал археологом?
— Потому что так приказал мой дядя — твой папаша.
— Мне кажется, эта стезя не очень интересует тебя.
— Почему же, мне интересно. Однако не всем же быть фанатиками, как некоторые, чьи имена я мог бы назвать.
— Но без фанатиков не будет развиваться наука.
— Возможно. Кстати, ты знаешь, что нас собирается посетить паша?
— Нет.
— Он прислал сообщение. Нечто вроде указа. Он намерен в скором времени осчастливить это место своим присутствием.
— Это будет интересно. Думаю, мне придется принимать его… или, может, Табите?
— Не льстите себе, миледи. В этом мире женщины мало что значат. Вы будете сидеть, сложа ручки, опустив глазки и открывать свой прелестный ротик лишь тогда, когда к вам обратятся. Это довольно трудное испытание для нашей Джудит!
— Я не арабская женщина и, конечно, не буду вести себя, как они.
— Боюсь, что так. Но ведь говорят же, если приезжаешь в Рим, живи по римским законам… и я думаю, это правило касается любого другого места на земле.
— Когда приезжает сей великий муж?
— Очень скоро. Надеюсь, тебя поставят в известность.
Еще какое-то время мы посвятили воспоминаниям о старых добрых временах в Кеверол-Корт.
— Тесно сплоченное общество, — заметил он. — Сабина и священник, Теодосия и Эван, ты с Тибальтом. И только я лишний.
— Но ты же один из нас, и всегда будешь одним из нас.
— Я самый неудачливый из всех вас.
— Удача! Она не в расположении звезд, а в нас самих — во всяком случае, я так слышала.
— Я тоже это слышал и уверен, что и ты, и Шекспир одновременно не можете ошибаться. Но разве я тебе не говорил, что никогда не умел пользоваться счастливым случаем?
— Можешь начинать сейчас.
Он повернулся ко мне. Глаза его были очень серьезны.
— При определенных обстоятельствах мог бы. — Он наклонился и вдруг похлопал меня по руке. — Джудит, друг мой, — сказал он, — какой же ты была забиякой! А ты задираешь Тибальта? Уверен, что нет. А ведь я — именно тот человек, которому так необходима задира…
Мне стало неуютно. Пытался ли Адриан таким легкомысленным образом сказать мне, что в прошлом он рассчитывал…
— Но ты раньше часто жаловался на меня.
— Это были горьковато-сладкие жалобы. Обещай, что по-прежнему будешь задирать меня, Джудит!
— Я буду с тобой откровенна — как была всегда.
— Это то, что мне нужно, — сказал он.
С минарета донесся голос муэдзина. Женщины у реки встали и склонили головы, старый попрошайка, который сидел на корточках у края дороги, неуклюже повалился на колени и замер в молитве.
84 
