очень нудно 
74 
Тишина царила в комнате, в то время как слова Катрины проникали в нее. Мойра начала тихонько качать головой. Она потянулась, чтобы ухватиться за край стола, чувствуя головокружение. — Нет, нет, этого не происходит.
Бабушка продолжала. «Мы ждали, чтобы рассказать тебе о ребенке, когда тебе станет лучше. Но потом… Калэм пришел ко мне как-то днем, когда ты начинала выздоравливать, и сказал, что предложил тебе руку и сердце — и ты согласилась. Он знал о ребенке и принял это, желая быть с тобой, несмотря ни на что. Когда он поделился этими новостями, я почувствовала, что понимаю его. Ты хотела умереть, Морган, но знала, что покончив с жизнью, напрямую нарушишь Викканские законы. И поскольку в любом случае ты должна была продолжать жить, ты сделала всё возможное — разделила свою жизнь с тем, кто о тебе заботился. С моим сыном».
«Я любила Калэма.» Голос мамы звучал, как из далека.
«Моя дорогая», — бабушка потянулась и взяла ее за руку. «Я знаю, что любила. Я не говорила, что это не так. Поверь мне, если бы я не думала так с самого начала, мы все не сидели бы здесь сегодня. Я знала тебя. Ты бы никогда не согласилась выйти за него замуж, если бы все твои намерения не были стать хорошей и любящей женой. И ты была ею. Ты была лучшим, что с ним когда-либо случалось. Я знала это, и он знал это».
Морган выглядела пораженной, в глубоком шоке. Мойра была вне шока — вне любой эмоции. Это было слишком много для неё.
«Заклинание действовало, и ты продолжала исцеляться. Но у него был побочный эффект, о котором мы не знали — это заклинание затуманило твою память и заставило твои чувства на время отключиться. Да, ты двигалась дальше. Ты вышла замуж. Но ты верила, что ребенок был от Калэма. И мы… мы так и не сказали тебе, что это не так. Я не знаю, что сказать, кроме того, что именно это казалось правильным в то время для тебя. Мы верили, что у Богини свой замысел, заключавшийся в том, чтобы твоя дочь росла с Калэмом».
Морган закрыла рот рукой, задыхаясь, и слезы начали течь по ее лицу. Лицо Скай походило на камень, алебастр, непроницаемое.
Моргая, Мойра пыталась думать — комната то сжималась, то разжималась перед глазами. Она схватилась за свой стул, смутно осознавая, что вот-вот упадет.
«Бабушка», слабо проговорила она, «Папа не был действительно моим отцом?»
«Твоим папой был Калэм Бёрн», — ответила бабушка, ее голос дрожал. «И никогда не было в мире отца, который любил свою дочь сильнее. Он был твоим настоящим отцом во всех отношениях, которые считаются, всю твою жизнь. Он видел в тебе счастье, он соединил свое сердце с твоим. Ты принадлежала ему, а он — тебе».
«О мой Бог, Катрина,"наконец сказала мама хрипло, приложив руку ко рту. «О, Богиня.» Ее глаза расширились. «Ты сказала, что брала мою боль. Твой артрит …, о, так он начался, не так ли?»
Бабушка смотрела в стол, не отвечая.
«Вот почему ты всегда не хотела, чтобы я исцелила тебя», — выдохнула Морган. «Потому что это бы не сработало — не в случае, когда твоя боль взята от меня, чтобы…»
«Потому что это — моя ноша. Я лишь хотела помочь тебе жить своей жизнью», — сказала бабушка. «И вырастить твою дочь».
«Я не понимаю», — беспомощно воскликнула Мойра. «Папа знал всё это время? И тетя Сюзанна? Все знали?»
«Только я, Павел, Сюзанна и Калэм», — ответила бабушка. «Но это никогда не имело значения для нас».
«Это имеет значение для меня!» — вскричала Мойра, осознание нахлынуло на нее, лишая разума. Она вскочила так быстро, что ее стул с грохотом опрокинулся на пол. Финнеган подпрыгнул и залаял.
«Ты не понимаешь этого? Ты жульничала всю мою жизнь! Как ты могла так поступить? Кто дал тебе разрешение? Теперь ты мне даже не бабушка больше!»
Бабушка выглядела так, словно ей нанесли удар, но Мойра была слишком расстроена, чтобы ее это заботило. Вместо этого, она схватила свою куртку с крючка и выбежала в переднюю дверь. Финнеган выскочил за ней, пересекая двор и ухитрившись выскользнуть в садовую калитку как раз перед тем, как она захлопнулась. Мойре было всё равно, куда она бежала — она просто бежала, даже после того, как ее дыхание стало жечь легкие, а мышцы ног оцепенели. Тем не менее, она тяжело бежала под дождем — с промокшей головой — по полоске морского побережья, с одной стороны которой шли крутые склоны тридцатью футами в высоту ниже скал.
О, Богиня, о, Богиня, у нее не было отца. Калэм умер, но он не был ее отцом, никогда не был ее отцом. А она так сильно любила его! Он был ласковым и любящим, забавным. Он помогал ей в ее начинаниях, учил кататься на велосипеде, роликах, ездить верхом на лошади. Всегда был он и мама, он и мама: в школе, в кругах, во время праздников. Она так сильно нуждалась в том, чтобы он был ее отцом! Он был ее папой! Ее папой! О, Богиня, всё это так больно! Всю ее жизнь ее папа обманывал, притворялся. Он был не способен рассказать ей правду… или рассказать маме. Как мог он не сказать маме? Как могла так поступить бабушка? Это казалось таким неправильным! В конце концов, Мойра потеряла равновесие, поскользнувшись и упав на мокрую траву. Свежая грязь налипла на ее руки и лицо, но она лежала там, куда упала, задыхаясь от холода и боли. Ее волосы мгновенно промокли. Над головой темнело небо, тучи заполонили все места, где только мог проникнуть солнечный луч. В один день вся ее жизнь, всё ее прошлое разорвались в клочья, превратившись в чистый лист.
74 
