очень нудно 
167 
Когда по всей стране вспыхнуло национально-освободительное движение, Мэтью быстро нашел свое место в качестве лидера местной группы. Поскольку он не умел вливаться в споры и дискуссии, то по большей части отмалчивался, в душе мечтая быть как все, таким же раскованным и общительным, но зато его молчание принесло ему репутацию хладнокровного и зрелого политика; ну и, конечно, он был прекрасно информирован, поскольку много читал. Потом, после короткой, но грязной борьбы он возглавил Партию. Цель оправдывает средства — это был его любимый афоризм. Началась Освободительная война, и Мэтью руководил одной из повстанческих армий. Как свойственно политикам, он раздавал обещания всевозможного толка, и самым вредоносным по результатам было обещание, что каждый негр получит землю. Нелепости низшего порядка, вроде утверждения, что дезинфекция овец — это происки белого человека, были пустяками по сравнению с его главным заблуждением — что земля будет дана каждому. Но ведь он не знал тогда, что станет вождем целой страны. Когда же его Партия стала первой после Освобождения, он в душе никак не мог поверить, будто его могли выбрать из целой толпы куда более харизматичных кандидатов на власть. Мэтью не верил, что его можно любить, ненавидеть, бояться. Но: о, как же он нуждался в этом, бродячий пес нуждался в этом и будет нуждаться до конца дней своих. Затем его снова обратили (и снова благодаря влиянию сильного и убедительного характера) в марксизм, и он выступал с риторическими речами, копируя выступления других коммунистических лидеров. До глубины души восхищался Мэтью властными и жестокими вождями. Будучи главой нации, он все время путешествовал, как положено вождям, всегда в Америке, или в Эфиопии, или в Гане, или в Бурме, лишь изредка выбирая общество белых, так как он не любил их. Ему приходилось соблюдать видимость просвещенного государственного лидера, и он скрывал свои чувства, но он ненавидел белых, предпочитал даже не находиться с ними в одном помещении. За границей он инстинктивно тянулся к диктаторам, часть из которых в ближайшем будущем низвергнут, как низвергнут в бывшем Советском Союзе статуи Ленина. А вот Китай он любил, восхищался Великим прыжком вперед, культурной революцией, ездил туда неоднократно и всегда брал в числе своей свиты товарища Mo, который наставлял его в науке властвования еще до того, как Мэтью получил власть.
Но как только он получил власть, тут же стал пленником своей боязни людей. Он ни с кем не встречался, за исключением избранных соратников и одной женщиной из его деревни — с ней он спал. Он никогда не выходил из резиденции без вооруженной охраны. У него был пуленепробиваемый автомобиль — подарок одного диктатора. И у него имелся личный телохранитель, предложенный ему одним из самых жутких деспотов в Азии. Каждый вечер, когда заходило солнце, улицы вокруг его резиденции перекрывались для движения, так что гражданам приходилось искать пути объезда. И пока Мэтью был замурован стенами, возведенными его собственными руками, во всей Африки не нашлось бы вождя, столь любимого своим народом и от которого столь многого ждали. Он мог бы сделать что угодно с населением — и доброе, и плохое; как крестьяне в былые времена, они взирали на него с колен, словно на короля, который сумеет исправить все дурное, что есть в мире. Куда бы он ни повел, они пошли бы за ним. Но он никуда никого не вел. Испуганный человечек прятался в самодельной тюрьме.
А тем временем так называемое «прогрессивное мнение» мира обожало его, и все джонни ленноксы, все бывшие сталинисты, либералы, которые хоть раз любили сильного человека, говорили: «А он крепкий парень, скажу я вам. Умный человек этот товарищ президент Мэтью Мунгози». Люди, лишившиеся убаюкивающей риторики коммунизма, нашли ее вновь в Цимлии.
И вполне могло бы случиться, что в эту крепость, сцементированную страхом, никто и никогда не проник бы, но кое-кому это удалось — женщине. Мэтью увидел ее на приеме в честь Организации африканского единства, эту роскошную чернокожую Глорию, вокруг которой вились все присутствующие мужского пола, а она флиртовала вовсю и щедро одаряла их улыбками, но на самом деле ее внимание было направлено на одинокого мужчину, стоящего поодаль от всех, следящего за каждым ее шагом, как голодная собака следит за пищей, подносимой не к ее пасти. Она знала, кто он такой, знала еще до приема и выстроила план. Глория предполагала, что победа будет легкой, и не ошибалась. Вблизи она очаровывала, каждый ее жест и движение восхищали Мэтью. Ее губы обладали способностью складываться так, будто она давила ими мягкий сочный плод, а глаза ее сияли лаской и смеялись — не над ним, он проверял, потому что всегда был убежден, что люди над ним смеются. И Глория была такой раскованной, каким ему никогда не быть, так свободна в своем теле, в своей волшебной плоти, в движениях и в удовольствии от движения, и от еды, и от собственной красоты. Мэтью казалось, что, просто стоя рядом с ней, он освобождается от внутренних своих оков. Глория сказала, что ему нужна женщина вроде нее, и Мэтью знал, что это так. Помимо физической красоты, он был потрясен ее интеллектом. Она училась в американском и европейском университетах, она имела друзей среди известных людей — благодаря не политике, а своему характеру. О политике Глория говорила с насмешливым цинизмом, и это шокировало Мунгози, хотя он старался не отставать от нее. Короче говоря, блистательная свадьба в скором будущем была неизбежна, и он растворился в наслаждениях. Все, что раньше было трудным или даже невозможным, вдруг стало легким. Глория сказала, что он сексуально подавлен, и излечила его от этого недуга — насколько позволила его натура. Она сказала, что ему нужно больше развлекаться, что он никогда не умел жить. Когда он рассказал ей о своем нищем, щедром только на наказания детстве, Глория покрыла его чмокающими поцелуями и прижала его голову к своей массивной груди.
167 
