очень нудно 
166 
— Нет, Сильвия, ты не можешь подарить ее Аарону. Она вновь стоит на своем прежнем месте. Он сказал, что ему понравилось лицо старой дамы. Он хотел посмотреть на него. Думаю, о ценности серебра этот парень не имеет понятия.
— Тогда и говорить больше не о чем.
— Но я ударил его, ударил сильно и не один раз. До крови. На старости лет стал уже не так мудр, как раньше. — Солнце вышло из-за деревьев, жаркое и желтое. Завела трещотку одна цикада, потом другая, закурлыкала голубка. — Гореть мне за это в чистилище лишнее время.
— Вы принимаете витамины?
— В свою защиту должен заметить, что эти люди прекрасно понимают старую истину: пожалеешь розгу — испортишь ребенка. Но… это не оправдание. И предполагается, что я должен выучить Аарона на слугу Бога! И для него воровство должно быть недопустимо!
— Вам нужен витамин В, святой отец. У вас расшатались нервы. Я привезла из Лондона.
Из кухни послышались недовольные голоса — Ребекки и Аарона. Священник крикнул:
— Ребекка, Аарона нужно накормить.
Голоса стихли.
— Становится жарко, пойдем в дом.
Он покинул веранду первым, за ним Сильвия. Ребекка ставила на стол поднос с утренним чаем.
— Он съел весь хлеб, который я испекла вчера.
— Значит, придется тебе испечь еще.
— Да, святой отец. — Она помялась в нерешительности. — Мне кажется, Аарон и сам собирался вернуть фотографию. Он только хотел посмотреть на нее, пока Сильвия в отъезде.
— Знаю. Я напрасно так сильно избил его.
— О'кей.
— Да.
— Сильвия, кто эта старая леди? — спросила Ребекка. — У нее красивое лицо.
— Это Юлия. Ее так звали. Она умерла. Она была моей… Думаю, она спасла мне жизнь, когда я была молодой.
— О'кей.
Человек может быть аскетом по природе своей, а не в результате решения наказать плоть. Вождь не относился к числу тех людей, которые способны изучать свою жизнь с целью измениться в лучшую сторону; он считал, что обучение у иезуитов и так гарантировало ему место на небесах. Когда же ему приходило в голову, что умеренность считается добродетелью, он вспоминал свое раннее детство, когда часто не хватало еды и всего остального. В некоторых частях света воздержание приходит как-то само собой. Его отец работал в иезуитской миссии разнорабочим и часто бывал пьян. Его мать, молчаливая женщина, почти все время болела. Он был единственным ребенком. Когда отец напивался, то бил сына, а иногда и жену — за то, что она неспособна была произвести больше детей. Мальчику не исполнилось и десяти лет, когда он встал на защиту матери, и удары пьяного отца, предназначавшиеся жене, посыпались на его руки и ноги. Шрамы остались на всю жизнь.
Мэтью был умным мальчиком, иезуиты заметили это и решили дать ему образование. Тощий, как бродячий пес (так описывал его отец Пол), невысокий, неуклюжий в движениях, он не умел играть в игры и часто становился объектом издевок, особенно со стороны отца Пола, который невзлюбил его. Были и другие отцы, учителя и целители душ, но детское впечатление о белых сконцентрировалось для мальчика в отце Поле, никчемном человечишке из Ливерпуля, сформированном несчастным детством, преисполненном презрения к чернокожим: все черные — дикари, животные, ничем не лучше обезьян. Иезуиты были строги, но отец Пол чаще других прибегал к розгам. Он порол Мэтью за упрямство, за дерзость, за грех гордыни, за разговор на родном языке и за перевод местной поговорки на английский для написания сочинения: «Не ссорься с соседом, если он сильнее тебя».
Отец Пол видел свой первейший долг в том, чтобы искоренить в учениках эту отсталость. Мэтью ненавидел в отце Поле все, а особенно его запах: священник обильно потел, редко мылся, и его черные одежды распространяли кислую звериную вонь. Мэтью ненавидел его рыжеватые волосы, торчащие из ушей и ноздрей и покрывающие тощие белые руки. Физическое отвращение порой достигало в мальчике такой степени, что он, дрожа и с горящими глазами, едва сдерживал поднимающееся в нем желание убить священника.
Он был тихим подростком и все больше читал религиозные книги. Но однажды из соседней миссии прибыл на каникулы ученик, и Мэтью подпал под очарование его кипучей, деятельной натуры и, даже в большей степени, его суждений. Этот мальчик, чуть старше него, уже имел политические взгляды — незрелые, как было свойственно тому времени, еще до зарождения национального движения, — и давал Мэтью книги чернокожих авторов из Америки: Ричарда Райта, Ральфа Эллисона, Джеймса Болдуина, и памфлеты негритянских религиозных сект, которые проповедовали убийство всех белых, этого дьявольского отродья. Мэтью, безусловно способный, все еще молчаливый, поступил в колледж, оставив отца Пола в прошлом. Уже позднее, когда этот человек стал Лидером, его так описывали в бытность его студентом: «немногословный наблюдательный юноша, аскет, увлеченный чтением политической литературы, умный, не умеющий заводить друзей, одиночка».
166 
