200 
На обед он не пошел, попросил принести ему бутербродов в кабинет — не хотел столкнуться с Сильвией, вдруг она подкарауливает его где-нибудь. Потом ему передали записку от нее, нацарапанную на старом конверте: «Пожалуйста, Франклин, мне нужно поговорить с тобой». Кем она себя считает, в конце концов? Как она смеет так к нему обращаться? Франклин распорядился, чтобы ей сообщили, будто его вызвали по срочному делу.
Он подошел к окну и раздвинул полоски жалюзи. По улице шла Сильвия. Обвинения, которые он должен был бы, по сути, адресовать самой Жизни, полетели в спину Сильвии с такой страстностью, что она могла бы почувствовать их. Малышка Сильвия, милый ангелочек, такой свежий и яркий в его памяти, словно только вчера виденный, — но теперь это женщина средних лет, с тусклыми волосами, перевязанными на затылке черной лентой, она ничем не отличается от сморщенных белых мадам, на которых Франклин избегает смотреть, настолько они ему противны. Ему казалось, что Сильвия предала его. Он даже всплакнул немного, глядя сквозь жалюзи, как зеленая фигурка сливается с пешеходами на тротуаре.
А Сильвия чуть не столкнулась с высоким представительным джентльменом, который раскрыл навстречу ей руки и сказал:
— Сильвия! Вот так встреча!
Это был Эндрю, и не один, а с девушкой в темных очках с очень красными губами. Итальянка? Испанка?
— Познакомься, это Мона, — представил свою спутницу Эндрю. — Мы недавно поженились. И боюсь, обшарпанные улицы Сенги привели ее в состояние шока.
— Чепуха, милый. Здесь прелестно.
— Мона американка, — сказал Эндрю. — И известная модель. И прекрасна как день, но это ты и сама видишь.
— Только когда накрашусь, — вставила Мона и извинилась, мол, ей нужно прилечь, а им двоим наверняка надо о многом поговорить.
— Она плохо переносит высоту, — пояснил Эндрю, заботливо целуя жену и провожая взглядом, пока она не поднялась по ступеням гостиницы «Батлерс», находившейся всего в нескольких шагах.
Сильвия удивилась, услышав, что шесть тысяч футов кто-то считает высотой, но тут же выкинула это из головы: ведь перед ней Эндрю, и она сейчас сядет и станет с ним говорить, так он сказал, вон в том кафе. И они пошли туда, и держались за руки, пока не принесли их напитки. Эндрю потребовал, чтобы Сильвия все-все рассказала ему о себе.
Она уже открыла рот, чтобы начать рассказ. Она подумала, что напротив нее сидит один из самых важных людей в мире и одно слово его запросто может изменить ход дела — никто не закроет больницу при миссии Святого Луки. Но тут кафе заполнила толпа очень хорошо одетых людей, и Эндрю поздоровался с ними, а они с ним, и завязалась общая беседа о конференции в Сенге, в которой они все участвовали.
— Сенга — шикарное место для конференций, но все же здесь не так удобно, как на Бермудах, — сказал кто-то.
Сильвия слышала, что Сенгу усиленно рекламируют как новое престижное место для всевозможных международных мероприятий. Увидев этих веселых, умных, уверенных людей, она поняла, что настолько погрузилась в горький быт Квадере, что уже не сможет принять участие в светском обмене любезностями.
Эндрю продолжал держать Сильвию за руку, часто улыбался ей, потом сказал, что, возможно, это кафе — не лучшее место для разговора по душам. Прибыла новая партия делегатов, послышались шутки насчет того, что небольшой размер кафе соответствует недостаточному уровню развития Цимлии. И вдруг Сильвия заметила, что эти эксперты, разбирающиеся во всем, что ни назови, в данном случае — в «этике международной гуманитарной помощи», судя по названию конференции, ведут себя как дети, сравнивающие достоинства приемов, устроенных их родителями. Шум, смех, веселье — Сильвия не могла больше этого выносить, она попросила у Эндрю разрешения уйти. Но он сказал, что тогда она должна прийти на торжественный ужин этим вечером:
— Будет настоящее пиршество в честь завершения конференции, обязательно приходи.
— У меня нет другого платья.
Эндрю оценивающе оглядел ее, прикинул что-то в уме и сказал:
— Это будет неофициальное мероприятие, твой костюм вполне сойдет.
И теперь Сильвии предстояло как-то решить проблему с ночлегом, где провести ночь. Она приехала почти без денег — приехала, как стало ей ясно, не подготовившись, не продумав свои действия. Утро прошло как в тумане; она помнила только, что все решения пришлось принимать отцу Макгвайру. Не заболела ли она? Ушла ли уже болезнь? Она не чувствовала себя самой собой, если можно так выразиться, потому что если больница закрыта и теперь она не доктор Сильвия, как все ее называли, то кто она?
200 
