очень нудно 
42 
Фрэнсис сказала:
— Помнится, я видела одну фотографию. Свадебную. Там она в шляпке с таким количеством цветов, что лица почти не видно.
— Без вуали?
— Без вуали.
— Господи, приехать сюда, совсем одной, к нам, холодным англичанам. А каким был мой дедушка?
— Я с ним ни разу не встречалась. Они не очень-то жаловали Джонни. И, разумеется, меня. — Стараясь найти причину всех этих огромной важности поступков, Фрэнсис продолжала: — Понимаешь, тогда шла холодная война.
Эндрю теперь сложил руки на столе, оперся на них и хмурился, глядя на маму и желая понять.
— Холодная война, — повторил он.
— Боже праведный! — воскликнула Фрэнсис, потрясенная. — Конечно же, я забыла, мои родители тоже не одобряли Джонни. Они даже написали мне письмо, в котором называли меня врагом родины. Предательницей — да, думаю, такое слово они употребили. Потом они, правда, изменили свое мнение и приехали ко мне; вы с Колином были тогда совсем еще малютки. Джонни как раз был дома. Он назвал моих родителей отбросами истории. — Фрэнсис чуть не заплакала снова, с такой силой нахлынули на нее воспоминания о тех трудных годах.
У Эндрю одна бровь поползла наверх, лицо сморщилось от выпирающего наружу смеха, и вот он уже не справился и прыснул. И замахал руками, словно отменяя смех.
— Это так забавно, — попытался он извиниться.
— Ну да, должно быть, это забавно.
Он уронил лицо на руки, вздохнул и оставался в такой позе долгую минуту или две. Из-под сложенных рук раздался его голос:
— Я просто не думаю, что во мне есть силы…
— Для чего? Силы на что?
— Откуда она у вас, эта уверенность? Поверь, я по сравнению с вами очень хрупкое создание. Возможно, это я — отбросы истории.
— Что? О чем ты?
Эндрю приподнял голову. На красном лице блестели слезы.
— Да так, ни о чем. — Он опять помахал рукой, развеивая грустные мысли. — Ты знаешь, а я бы не отказался попробовать, что тут у тебя на подносе.
— Разве ты не вернулся только что с рождественского обеда?
— Филлида была не в том состоянии, чтобы готовить. Она рыдала, и кричала, и падала в обморок. Знаешь, она на самом деле сумасшедшая. Я имею в виду, по-настоящему сумасшедшая.
— Соглашусь с тобой.
— Юлия говорит, это потому, что ее — Филлиду — отослали в Канаду, когда началась война. Бедняжке, по-видимому, не повезло, семья, которая ее приняла, была не самая приятная. Она их всех ненавидела. И когда вернулась домой, то стала совсем другим человеком, так ее родители говорили. Они не узнавали дочь. Филлида уехала, когда ей было десять лет. Вернулась уже почти в пятнадцать.
— Что ж, остается только пожалеть ее.
— Угу. А потом еще такой подарочек в виде товарища Джонни! — Эндрю подтянул к себе поднос, встал, чтобы взять ложку, вилку и нож, сел и только окунул ложку в суп, как опять с улицы в дом кто-то вошел. Дверь у них за спиной с шумом раскрылась, и появился Колин, принеся с собой холодный воздух и ощущение темноты за стенами. Его несчастное лицо было для них как обвинение.
— Что это я вижу — еду? На самом деле еду?
Он немедленно уселся за стол и, схватив ложку, которую достал для себя Эндрю, принялся за суп.
— Ты тоже остался без праздничного обеда?
— Да. Мать Софи вдруг вспомнила, что она еврейка! Говорит, мол, какое ей дело до Рождества. Хотя раньше они всегда его отмечали. — Он доел суп. — Почему ты никогда не готовишь такую еду? — спросил он у Фрэнсис недовольно. — Вот это я понимаю — суп.
— Ты сам подумай: сколько перепелок мне придется приготовить для каждого из вас, с вашими-то аппетитами?
— Погоди-ка, — сказал Эндрю, — как насчет поделиться?
Он поставил на стол одну тарелку, потом вторую — для Колина — и еще одну вилку с ножом. Затем положил себе перепелку.
— Их нужно разогревать десять минут, — сказала Фрэнсис.
— Какая разница? И так вкуснотища.
Братья ели, соревнуясь друг с другом. Когда от перепелок остались одни косточки, ложки зависли над пудингом. И через полминуты он тоже исчез.
— А что, у нас будет настоящий рождественский пудинг? — поинтересовался Колин. — Без него Рождество не праздник.
Фрэнсис встала, сняла с верхней полки миску с пудингом, который тихонько там поспевал, и поставила его на плиту.
— Сколько ему готовиться? — спросил Колин.
— Час.
Фрэнсис выложила на стол хлеб, потом масло, сыр, поставила тарелки. От «стилтона» мгновенно не осталось и следа, и только тогда, отодвинув разоренный поднос, они приступили к еде как следует.
42 
