Энни почувствовала, что не в силах больше сдерживать рвущуюся наружу ярость. Оставив щенков, Риган и Джейси, она принялась неловко пробираться по скалам к лестнице, ведущей на вершину утеса. Ноги ее подгибались от слабости, тело сотрясала дрожь; пришлось ухватиться за веревочные перила, чтобы не упасть.
Вокруг опустевшего бассейна еще горели огни фонарей. Боль и гнев придали ей решимости, израненные ноги вдруг налились силой. Энни пронеслась по лужайке и вбежала в дом. Потом взлетела по лестнице, громко стуча по полу босыми ногами.
Комната Тео располагалась в глубине дома, рядом со спальней его сестры. Энни пинком распахнула дверь. Тео лежал на кровати и читал. При виде ее грозной фигуры, перекошенного яростью лица, спутанных волос, окровавленной одежды, израненных рук и рассеченной голени, он вскочил на ноги.
Тео всерьез увлекался верховой ездой, у него в комнате всегда валялись под рукой всевозможные необходимые наезднику мелочи. Энни не думала о хлысте, врываясь в спальню, но бушевавшая в ней ярость взяла верх, и пальцы сами собой схватили и сжали рукоятку. С хлыстом в руке она кинулась к Тео. Он стоял неподвижно, будто знал, что его ожидает, и заранее смирился со своей участью. Вскинув руку, Энни что есть силы стегнула Тео по лицу. Плеть ожгла ему висок, срезав тонкую полоску кожи над бровью.
– Энни! – В комнату вбежала привлеченная шумом Мария в причудливом черном одеянии, напоминавшем расшитый восточный халат, в ушах ее покачивались длинные серебряные серьги. Следом за ней вошел Эллиотт, облаченный, как всегда, в строгий костюм с крахмальной голубой рубашкой. Увидев Тео с окровавленным лицом и растерзанную, взбешенную Энни, Мария испуганно ахнула: – Господи…
– Он чудовище! – выкрикнула Энни.
– Энни, у тебя истерика, – бросил Эллиотт, спеша помочь сыну.
– Щенки едва не погибли из-за тебя! – Энни задыхалась от гнева. – Жалеешь, что этого не случилось? Жалеешь, что они спаслись? – По лицу ее катились слезы, она снова замахнулась на Тео, но Эллиотт вырвал хлыст у нее из рук.
– Прекрати!
– Энни, что случилось? – Мать смотрела на нее широко раскрытыми глазами, будто не узнавая.
Энни выложила им правду. Слова хлынули потоком. Тео стоял, глядя в пол. Из раны на его виске струилась кровь. Энни рассказала о записке Тео и о щенках. О ловушке в кухонном лифте и о разъяренных чайках на старой лодке. Рассказала, как Тео столкнул ее с мостика в болото. Она говорила и говорила, пока не высказала все.
– Энни, ты должна была давно рассказать мне. – Мария потянула дочь из комнаты, предоставив Эллиотту самому останавливать кровь, заливавшую лицо Тео.
Рану у Энни на ноге и рассеченный висок Тео следовало зашить, но на острове не было врача, пришлось обойтись простыми повязками. В итоге у обоих остались шрамы. У Тео маленький, и даже пикантный, а у Энни покрупнее. Со временем отметина побледнела и почти стерлась, но горькие воспоминания так и не изгладились из памяти.
Позднее, ночью, когда щенков благополучно доставили обратно в конюшню и подложили к матери, а все в доме разбрелись по своим комнатам, Энни лежала без сна, прислушиваясь к тихому шуму голосов, доносившемуся из спальни взрослых. Слов она не могла разобрать, поэтому неслышно прокралась в холл и замерла, обратившись в слух.
– Взгляни фактам в лицо, Эллиотт, – произнесла Мария. – У твоего сына серьезные проблемы. Нормальный ребенок не станет вытворять подобные вещи.
– Ему нужна дисциплина, только и всего, – раздраженно огрызнулся Эллиотт. – Я подыщу для него военное училище. Хватит с ним нянчиться.
– Военное училище ему не поможет, – возразила мать. – Твоему сыну нужен психиатр!
– Перестань. Ты вечно все преувеличиваешь, я терпеть этого не могу.
Разгорелся яростный спор, и Энни ушла к себе. Проплакав всю ночь, она заснула только к утру.
Прижавшись лбом к стеклу, Тео смотрел из окна мансарды вниз. Энни стояла на берегу, глядя в сторону пещеры. Ее волосы выбивались из-под красной вязаной шапочки. Несколько лет назад оползень завалил вход в грот, но Энни хорошо помнила, где он когда-то был. Тео потер пальцем тонкий белый шрам над бровью.
Он поклялся отцу, что не хотел никого обидеть, что принес щенков на берег еще днем, чтобы поиграть вместе с Энни, но потом начал смотреть телевизор и забыл о них.
Военное училище, куда его отослали, славилось беспощадной строгостью. Сюда отправляли трудных подростков, нуждавшихся в исправлении. Жестокое обращение вызывало у них еще большую озлобленность, которая искала выхода. Воспитанники училища вымещали свои обиды, мучая и истязая друг друга. Нелюдимый характер, приверженность к чтению и положение новичка сделали Тео мишенью для издевательств. Ему постоянно приходилось драться. В большинстве случаев он одерживал верх, хотя и не всегда. Его это не слишком заботило, но Риган не находила себе места и объявила голодовку.