Глава 5

О том, к чему может привести буйная фантазия

Итак, мы переезжали. Трудно понять и правильно оценить все те эпитеты, которыми меня наградила маман, когда поняла, как и чем мы будем гасить долги моего мужа-лимитчика.

— Где была твоя голова, когда ты выходила замуж за этого мерзавца? — на этот вопрос ответ был очевиден. Там же, где и сейчас — на плечах. Но она видеть этого не желала

— Где была голова твоего отца, когда он отписал эту квартиру тебе! — по-моему, она как-раз была на самом правильном месте. С другой стороны, если бы папулино завещание одаряло квартирой маменьку, мы бы сейчас уж никак не оказались в таком жутком положении. Она бы по определению не дала бы взять ни копейки моему муженьку.

— Как я буду учиться в какой-то задрипанной школе в Медведково? Сними квартиру здесь. Рядом! — это Шурочка отреагировала на происходящее.

— Тогда нашей прибыли не хватит и на то, чтобы покрывать половину долга, детка.

— У меня здесь друзья. Я не поеду.

— Слава Богу, к подобным вопросам ты не можешь иметь отношения. Право голоса относительно обстоятельств нашей жизни есть только у меня и еще, может быть, у мамы.

— Я тебя ненавижу.

— Спасибо, детка. Надеюсь, что все же ко мне ты относишься чуть лучше, чем к отцу, который вынуждает нас на целых пять лет покинуть родные стены. — Это был, безусловно, удар ниже пояса. Шурка замолчала и проплакала весь вечер. Зато и возражений против переезда больше не высказывала.

Весь следующий месяц я провела словно бы в полубреду. Восемь часов февральско-мартовского мороза, приводящие меня в состояние угасания мозговой деятельности и атрофии нервных импульсов. Даже пошлые и однообразные словесные приставания Вано не раздражали меня. Скорее они были мелкой деталью фона. Дальше магазины, где я старалась не потратить все, что получала (а получала я не так много, как в начале. Отказав Вано в интимном взаимопонимании, я лишила себя всех премий и безголовых цветочков, так что уползала я строго с тремястами рублями) и галопом неслась домой. Там с болью и содроганием показывала квартиру гражданам или иностранной, или бандитской национальной направленности. Наконец после целого месяца утомительных и противных показов, один пожилой америкос, с трудом выуживая слова из разговорника, прошелестел:

— О-кей, я подходить этот аппартмент. Я дать ваш прайс. Йес?

— Йес! — завопила я и побежала поить валокордином мою мамулю. Мне прямо не верилось, что вот этот дядечка будет жить в моем доме и ежемесячно за эту радость отваливать мне заветный штукарь.

Нам дали неделю. Прямо при просмотре роскошная девушка из «Инкорса» сунула мне под нос бумаги, тыкая в них наманикюренным пальчиком.

— Это — ваш ежемесячный доход. Одна тысяча долларов ежемесячно. Сумма фиксируется на весь период. Это вам понятно? — обращалась она ко мне, словно я скудоумная.

— Ага, — шмыгала я еще красным от мороза носом. — А какой период?

— Год. Если всех все будет устраивать, продлите его сами простым дополнительным соглашением. Понятно?

— Ага, — что такое простое дополнительное соглашение, я представляла смутно, а уж тем более, как мы сами его продлим с не говорящим по-русски Джонсом, я не понимала. Я не понимала даже, Джонс — фамилия это или имя?

— Вы должны через неделю передать квартиру мистеру Джонсу вместе с пустой мебелью, исключая тот список, что мы с вами согласовывали. Он приколот к договору. Понятно? — говорила она все более ласково и медленно.

— Ага, — снова пробубнила я. Про список я помню. В нем то, что мы могли увести с собой. Нам удалось отбить один маленький телевизор, два огромных дорогущих ковра (а перебьется по моим персидским коврам шаркать!) и бытовую технику. Кроме плиты и стиральной машины. Что было ужасно, потому что стирать руками я разучилась еще тогда, когда и уметь-то не должна была по малолетству.

— Прямо сейчас мистер Джонс передает Вам одну тысячу долларов под расписку, а вы ее отдаете мне пятьсот под приходно-кассовый ордер в качестве оплаты вашей новой квартиры. Ага?

— Понятно, — сказала я, и через неделю мы оказались в обшарпанной двушке на Студеном проезде в Медведково. Здесь плохо было все, кроме того, что до Матильдиной улицы Грекова было всего пять минут ходу. И до моей горе-работы тоже было близко, всего минут десять пешком. Но больше нас здесь не радовало ничего.

  13