очень нудно 
42 
Её голос заглушила ткань его пиджака.
– Да.
Он проглотил смешок.
Она сидела на столе, на её свисающих ногах были надеты белые хлопковые чулки, удобные сапоги для ходьбы. Её раздвинутые бёдра должны были придать ей распутный вид, но вместо этого поза напомнила ему о маленьком сорванце. Итан не мог поверить, что Гарретт позволит себе предстать перед ним в таком беззащитном виде.
Он наклонился вперёд, отыскав её рот. Она вздрогнула и открылась ему навстречу, позволив отведать её вкус.
Когда она поняла, что его рука прокралась под юбки и поднималась вверх по бедру, мелкие мышцы на ноге Гарретт напряглись.
Даже самый сдержанный фасон женских панталон предполагал длинный разрез в промежности. Пока женщина стояла, эта деталь нижнего белья выглядела абсолютно скромно, но как только она садилась, створки полностью раскрывались. Дойдя до края распоротого шва, он осторожно положил большой палец на нежную кожу внутренней поверхности бедра.
Гарретт оторвалась от его рта и уткнулась лицом в шею.
Итан крепче приобнял её, а его большой палец скользнул выше, круговыми движениями пробираясь к линии роста шелковисто-грубоватых кудряшек. Он легонько пробежался по верху локонов, шевеля волоски дразнящими поглаживаниями, которые рождали слабые отголоски ощущений у корней.
Перебирая, что может возбудить Гарретт или заинтриговать, Итан ласково прошептал в местечко ровно за мочкой её уха:
– В Индии перед тем, как мужчина женится, его учат, как угодить жене согласно древним текстам об эротическом искусстве. Он получает знания об объятиях, поцелуях, ласках и укусах, которые приносят удовлетворение.
– Укусах? – изумлённо спросила она.
– О любовных укусах, дорогая. Они не имеют отношения ни к чему, что причинило бы тебе боль. – Дабы это продемонстрировать, он склонился над её шеей и слегка прикусил. Она издала возбуждённый возглас и изогнулась к нему навстречу. – Говорят, что объединение двух подходящих друг другу людей - это высший союз, – прошептал он. – И если они становятся настолько опьянены любовью, что оставляют на коже слабые следы, их взаимная страсть не ослабнет и через сотню лет.
– Ты научился какому-нибудь эротическому искусству? – нетвёрдым голосом спросила Гарретт.
Его губы изогнулись, прижимаясь к её коже.
– Да, но я всё ещё новичок. Я знаю только сто двадцать позиций.
– Сто... – Гарретт замолкла, когда он проник двумя дразнящими пальцами сквозь нежные створки её лона, водя ими взад и вперёд. Судорожно сглотнув, она с трудом проговорила: – Сомневаюсь, что это анатомически возможно.
Его губы прошлись по её челюсти.
– Ты у нас медицинский эксперт, – ласково поддел он Гарретт. – Кто я такой, чтобы спорить?
Она изогнулась, почувствовав, как его палец пробрался сквозь мягкие кудри и разместился на особенно чувствительном местечке.
– Кто тебя этому научил? – удалось ей проговорить.
– Одна женщина в Калькутте. Я никогда не встречал её раньше. В первые две ночи не произошло никакого физического контакта. Мы сидели на бамбуковых ковриках на полу и разговаривали.
– О чём? – Она уставилась на него невидящим взглядом, раскрасневшись ещё сильнее, пока он продолжал ласкать её шелковистые, замысловатые очертания плоти.
– В первую ночь она рассказала мне о Каме... это слово обозначает желание и вожделение. Но также оно имеет отношение к процветанию души и чувств... восприятию красоты, искусства, природы. Во вторую ночь мы говорили о наслаждениях тела. Она сказала, что если мужчина - настоящий мужчина, он возьмёт за правило лелеять женщину и так тщательно удовлетворять её, что ей не захочется уйти к другому.
На третью ночь она раздела Итана и притянула его руку к своему телу, шепча:
– Женщины, будучи нежными натурами, желают нежного мужского начала.
Итану труднее всего оказалось проявить нежность по отношению к ней. Да и к кому угодно. Он всегда боялся обнаружить в себе любую слабость. Но выбора не оставалось, он был готов сделать всё необходимое, чтобы стать тем, кем хотел его видеть Дженкин.
Сейчас был другой случай. Этой женщине Итан принадлежал весь без остатка: его нежная сторона, жестокая, всё плохое и хорошее в нём.
Он склонил голову и целовал её в течение нескольких долгих восхитительных минут, выясняя, что заставляло её трепетать, и от чего учащалось дыхание, пока его рука щекотала её и играла между бёдер. Большим и указательным пальцами Итан по очереди потёр хрупкие внутренние губы, будто высвобождая аромат из лепестков цветов. Гарретт всхлипнула, прижавшись лоном к его ладони. Он очертил набухший бутон, вблизи от центра, но не прикасаясь к нему, и помассировал припухлый капюшон над ним.
42 
