очень нудно 
67 
– Нет у меня ника, но если тебе нужно прозвище, я просто... Литератор.
– Литератор? Ты смеёшься? С ним полгода мы все скопом пытаемся заговорить, а он... Или всё правда? Ты – это он?
Литератор подумал и вдруг неожиданно для себя стал цитировать один из недавних своих опусов.
– Это каждый может,– написалось на экране в темпе, в каком и он хотел бы писать, хотя неизвестно зачем, ведь от скорости письма качество текстов не зависит.– Ты что-нибудь новое скажи.
– «Я не помню, как влип в эту ситуацию, как она образовалась. Что сделало мою жизнь такой, какой я вынужден жить. Если бы мне удалось её поменять, я бы не задумываясь... Но, возможно, это вранье. Если бы всё началось сначала, я бы не сумел ничего поделать, и снова оказался здесь».
– Неплохо,– возникли слова зелёным цветом,– Слушай, Быстрощёлк, может, это в самом деле он?
– Всё равно не верю. Сова, давай спроси его о чём-нибудь.
– Литератор, а по-честному, где ты?
И тогда, может быть от отчаяния, он стал рассказывать, где живёт, как его лишили на сегодняшний день раковины и душа, что он видел за окном, каким ужасным показался ему взгляд предводителя грабительского отряда.
– Врёшь,– написала Сова,– у нас всё по-прежне- му. Москва, декабрь, цены растут, и скоро выборы.
– У меня ещё пруд под окнами замёрз, а вчера на нём первый из рыбаков провалился в воду,– добавил Быстрощёлк курсивом.– Едва спасли.
– Я правду говорю.
Литератор подумал и принялся описывать Наоми, для верности поглядывая на неё. Она уже немного замерзла от сквозняка по линолеуму, закуталась в их общее одеяло, но кальяном дымила по-прежнему. Глаза у неё стали мутноватыми, должно быть, те шарики табака, которые он раскурил, превратились в нечто более крепкое.
– Парень, я тебе завидую,– проворчал Быст- рощёлк.– Всегда мечтал, чтобы у меня такое случалось.
– Дурак,– отозвался Литератор,– Я бы хотел, чтобы было, как у вас – Москва, пруд с рыбаками и чтобы в холодильнике находилось только то, что я купил в магазине у живых продавцов.
– Это ты – дурак,– немедленно отозвалась Сова,– Та-а-акая жизнь, а тебе всего мало!
– Да не мало мне, а наоборот – много! Очень много, слишком много!
– Вот я и думаю,– вставил Быстрощёлк,– не Литератор это. Подстава! И ламер к тому же, у меня такое ощущение.
– В общем-то даже если это Литератор, чёрт с ним, писать он не умеет,– добавила Сова, уже теряя интерес к разговору, даже правильно писать ей становилось скучно.
– Верно, я давно хотел сказать – посредственность он. Врёт много, выдумывает... Фантаст, одним словом.
– Не фантаст,– только и сумел выдавить Литератор.– Наоборот, реалист, каких мало. Просто...
И задумался: а что, если?.. Всё бросить, вот сейчас – с этой комнатой, Наоми, холодильником, неведомыми перспективами за окном, и стать... Да, сделаться самым настоящим фантастом. Может, тогда у него все вернётся к обычной, обыденной жизни? И станет он просыпаться в своей, а не каждый раз в какой-то чужой комнате, с неизвестными размерами, обстановкой и даже в неведомых временах? И возникнут у него друзья, постоянная женщина, может быть, дети. Вот они-то уж ни за что не позволят этой комнате меняться в произвольном хаосе, так что и просыпаться не хочется.
Что, если попробовать? Ведь когда он только начинал писать, учился по сути, всё же было нормально... Лишь потом отчего-то всё превратилось в фантастику, от которой уже лучше бы куда-нибудь спрятаться. Значит, пусть будет фантастика, а не то, что он видит тут, сейчас и всегда.
Комп как-то завис, выбрасывал только две строки, причём бесконечно меняя цвета и варианты шрифта:
– «Посредственность и фантаст, псрдств-нност-фантаст... Поср-дств... Фант...»
– Ну держись,– сказал он и перезагрузил компьютер.
На этот раз, как он почему-то ожидал, появился обычный чистый экран текстового процессора, только старый и в дурацкой цветовой гамме – серый фон и белые буквы. Может, он попал в редуцированный Ворд-пять, когда-то он работал в таком. Хотя способности компа усваивать и писать слова с голоса тоже было немного жалко.
«Отряд собрался, едва развиднелось. С деревней было покончено, она ещё тлела, но пламя уже нигде не ревело, выбрасывая к небу дым и раскалённый пепел. Наемники послушно выстроились за герцогом, которому всё время казалось, что кто-то враждебно рассматривает его из ниоткуда».
Он обернулся, теперь это снова был всего лишь он, без всяких дурацких ников. Голенькая Наоми неаккуратно ела, вглядываясь в телевизор, которого раньше не было, к окну она и подойти не желала. И над кроватью на стене возникла странная картина, кажется, это было что-то в высшей степени дорогое и не вполне обычное, может, даже Модильяни.
67 
