очень нудно 
45 
― Она хорошо ела?
― Вот вы кстати напомнили. Нет. Клевала, как птичка. Я ее даже пару раз спросила, может, стол мой не устраивает, но она как-то отвертелась.
― А она не упоминала ни про какую болезнь?
― Никогда, мистер Арчер. Ах, нет, что я, упоминала. На живот жаловалась. Какой-то невроз живота.
― И вы послали ее к доктору Беннингу?
― Я не посылала. Сказала, что если ей нужен доктор, так он хороший человек. Пошла она к нему или нет, не знаю.
― Пошла. И она никогда не говорила с вами о докторе Беннинге?
― Не припомню. Только в тот раз, когда я его рекомендовала.
― А она не упоминала о миссис Беннинг?
― Миссис Беннинг? У доктора Беннинга нет никакой жены.
― Я встретил ее вчера вечером в его доме. По крайней мере я встретил женщину, которая называет себя миссис Беннинг.
― Вы, наверно, имеете в виду Флориду Гутьеррес. Она работает у доктора. Он на ней не женится. Доктор Беннинг ни на ком не женится после беды с первой женой.
― Он вдовец?
― Разведенный. ― В ее голосе прозвучало неодобрение. Она быстро добавила: ― Я доктора вовсе не осуждаю, просто глупо было жениться на женщине настолько моложе себя... его. Эта белокурая Иезавель обманывала его без зазрения совести. В конце концов, как я и ожидала, она от него сбежала, и доктор с ней развелся. По крайней мере, я так слышала. ― Она осеклась. ― Типун на язык, повторяющий скандальные сплетни в праздник Господень.
― Как ее звали, миссис Норрис?
― Элизабет Беннинг. Доктор называл ее Бесс. Я не знаю ее девичьего имени. Он женился на ней в войну, когда служил врачом на флоте. Это было до того, как мы переехали сюда с севера.
― А как давно она его оставила?
― Года два назад, точно. Ему-то без нее было лучше, только я не смела об этом заикнуться.
― Похоже, она вернулась.
― Сейчас? В его дом?
Я кивнул.
Ее губы плотно сжались. Все ее лицо словно закрылось от меня. Недоверие к белым сидело в ней глубоко и прочно, как пласт горной породы, пролегающий через поколения.
― Вы не передадите, что я вам тут наговорила? У меня мерзкий язык, и я еще не научилась его сдерживать.
― Я пытаюсь вам помочь, а не навредить еще больше.
Она ответила не сразу:
― Я вам верю. Это правда? Она к нему вернулась?
― Она у него в доме. Неужели Люси никогда о ней не упоминала? Она три раза побывала у доктора, а миссис Беннинг работает у него регистраторшей.
― Никогда.
― Доктор сказал мне, что вы опытная сиделка. Вы не замечали у Люси каких-нибудь признаков болезни, физической или психической?
― Она мне казалась женщиной крепкой, только вот без аппетита. Но те, которые пьют, всегда мало едят.
― Она пила?
― Я обнаружила со стыдом и прискорбием, что она настоящая пьяница. И раз уж вы спрашиваете о ее здоровье, мистер Арчер, меня смущает одна вещь.
Она открыла защелку своего черного кошелька и стала в нем что-то нащупывать. Это оказался медицинский термометр в черном футлярчике из искусственной кожи, который она мне и вручила.
― Я нашла это после ее ухода в аптечке над раковиной. Только не стряхивайте. Я хочу, чтобы вы взглянули на температуру.
Я открыл футляр и стал вертеть тонкую стеклянную палочку, пока не увидел столбик ртути. Он застыл на сорока двух градусах.
― Вы уверены, что это ее?
Она указала на инициалы «Л. Ч.», написанные чернилами на футляре.
― Градусник явно принадлежал ей. Она медсестра.
― У нее ведь не могла быть такая температура, правда? Я всегда считал, что сорок два ― это смертельно.
― Так и есть, для взрослых. Я сама ничего не понимаю. Показать его полиции?
― Я бы показал. А вы не сможете мне рассказать подробнее о ее привычках? Вы говорите, она была тихая и робкая?
― Да, поначалу такая и была, все одна да одна. Все вечера просиживала в комнате с маленьким граммофоном, который с собой притащила. Я еще подумала, что для молодой женщины это странный способ проводить отпуск, и так ей и сказала. Она как захохочет, да не весело, а истерически. Тогда-то я поняла, что она вся напряженная, как пружина. Я даже начала чувствовать напряжение в воздухе, когда она была в доме. А она была в нем двадцать три часа из двадцати четырех, точно.
― Ее кто-нибудь навещал?
Она помедлила с ответом.
― Нет, никто. Она сидела в комнате и крутила свой джаз. Потом я обнаружила, что она пьет. Убираю как-то ее комнату, когда она отправилась в город за ланчем, выдвигаю ящик комода, чтобы положить на дно свежую бумагу, а там бутылки из-под виски. Три или четыре пустые пинтовые бутылки. ― Ее голос стал сиплым от негодования.
45 
