очень нудно 
124 
— Купи мне выпить, — просит она, и сердце у меня екает.
Окинув ее долгим взглядом, я выуживаю из кармана джинсов три четвертака.
— Автомат с газировкой в конце коридора.
— Я надеялась на что-нибудь посущественнее. — Она задумчиво наклоняет голову. — Кстати, почему так говорят? Что в алкоголе существенного?
— Раньше самогон использовался как валюта при бартере. Если, смешав равные части жидкости и пороха, можно было поджечь смесь, это доказывало, что там содержится хотя бы пятьдесят процентов спирта.
Она потрясена.
— Ты-то откуда это знаешь?
— Писал когда-то статью. — У меня есть великолепная возможность сказать Делии, что Эрик выпил бы с ней куда охотней, да и вообще у них под кроватью, скорее всего, припасена бутылочка-другая. Но я упускаю этот шанс. — Ты же не пьешь.
— Не пью. Но всем, кто хочет забыться, алкоголь обычно помогает.
Я опираюсь на косяк.
— И что ты хочешь забыть?
— Я не могу уснуть, волнуюсь перед завтрашним днем.
— А как Эрик?
— Спит как младенец.
Она без приглашения заходит в номер и садится на кровать, с которой я даже не сдернул покрывала.
Разговор идет настолько легко, что я начинаю думать, не был ли я единственным участником вчерашнего поцелуя — такого потрясающего, такого разрушительного. Но тут я понимаю, что Делия указала мне выход. Если мы оба представим, что ничего не было, значит, ничего и не было. Существует множество людей, переживших изнасилования и Холокост, вдов и — Господи Боже! — похищенных детей, чей мир шел прахом, а они все равно оглядывались на ровный горизонт своей жизни и не замечали зазора.
Но в то же время я понимаю: куда бы мы с Делией ни двинулись с этой точки, отныне все будет по-другому. Когда она будет улыбаться, я буду отводить взгляд, словно боясь заразиться ее улыбкой. Когда мы будем сидеть рядом, я буду следить, не соприкасаемся ли мы плечами. Когда мы будем говорить, между словами будут образовываться проемы размером точь-в-точь с тот проклятый поцелуй.
Я отхожу от нее — одним гигантским, но несмелым шагом — к спасительному пластику мотельного стола. На нем высятся кипы бумаги, валяются обертки от жевательной резинки, а из ручки с лопнувшим стержнем вытекло целое Красное море туши. На ужин у меня недоеденный пончик.
— Я, в общем-то, немного занят. Работаю…
— Ах да… — Голос ее словно сдувается, проколотый иглой. — Твоя статья.
— Меня уволили из «Газеты Нью-Гэмпшира».
— Ты же сказал, что пишешь статью о суде над моим отцом.
— Нет, — уточняю я, — я сказал, что мне ее поручили написать.
Делия поднимается с кровати, подходит к столу и пробегает пальцами по накопившимся за эти недели листам — я даже не думал, что столько текста уже приготовил.
— Тогда что это такое?
Я набираю полные легкие воздуха.
— История о тебе.
Она берет мою рукопись.
— «Впервые я исчезла, когда мне было шесть лет…» — читает она, впервые оживляя эти слова. — Это от моего лица?
Я киваю.
— Так я слышал тебя в своей голове.
Делия переворачивает несколько первых страниц и отдает все мне.
— Читай вслух! — требует она.
Я откашливаюсь.
— Впервые я исчезла, когда мне было шесть лет, — повторяю я. — Отец готовил фокус…
Я читаю за Делию, за Эрика, за Эндрю, за себя. Я читаю несколько часов кряду. Я читаю, пока голос не хрипнет. Читаю, пока она не начинает свой рассказ. И ровно к тому моменту, как небо занимается румянцем, у нее заканчиваются слова.
— Почему ты ничего мне не сказал? — шепчет она.
— У тебя был другой.
— Человек, в которого влюбляешься в двенадцать лет, может быть совсем другим, когда вам по тридцать два.
— А может быть точно таким же.
Мы лежим, свернувшись калачиком, на синтетическом покрывале казенной двуспальной кровати. Собравшись мелкими волнами, оно напоминает мне хохолок, что оставляет по себе взрезавший водную гладь кит. Это — след, оттиск, обозначение чего-то уникального.
Делия сказала бы, что это очередная глупость, которую я невесть зачем запомнил. Возможно и так, но я знаю, что она всегда читает последнюю страницу книги, прежде чем решить, стоит ли читать первую. Я знаю, что она любит запах свежераспечатанных мелков. Знаю, что она умеет свистеть, ненавидит карри и в зубах у нее ни одной дырки. Жизнь — это не сюжет, жизнь — это детали.
124 
