очень нудно 
120 
Я откидываюсь на спинку стула. У меня нет сил ответить детективу, когда он говорит, что я больше не являюсь подозреваемым в этом преступлении.
Меня снова переводят в общий режим, на этот раз на второй уровень, и селят с парнем по кличке Фундук. Фундука отличает привычка выдергивать собственные волосы и переплетать их в макраме с нитками из одеяла. Впрочем, лучше уж так: пусть Флако изолировали, черные меня защищать больше не будут, а мой статус среди белых не претерпел никаких изменений. Интересно, сколько человек может продержаться без сна; еще интереснее, сколько ночей мне понадобится, чтобы подготовить заточку.
Я перестал разговаривать, потому что больше не могу доверять привычным словам. Они далеко не так стабильны, как кажется. Возьмите, например, «освобождение»: его запросто можно перестроить в «божью воду», «свет жида» или «вену дождя». «Тюрьма Мэдисон-Стрит» становится «вытри нос, мудак» или «дураку тюрю не есть». «Делия Хопкинс» может оказаться «я ли это или кино?» или «скинь хвост с ели». А что же «Эндрю Хопкинс»? Встряхните это имя как следует и найдете «скоро хэппи-энд», «дарю обноски», «сын хоря».
Не успеваю я провести на новом месте и суток, как меня опять переводят. Один арестант попросил поменять ему соседа, потому что тот его запугивал. Зовут этого грозного парня Деревенщина. И он изъявил желание поселиться именно со мной — на том основании, что мы-де старые друзья.
Никакие мы не друзья. Я с ним даже не знаком. Могу лишь предположить, что он знает о «фене» и думает поживиться сам. Когда я вижу Деревенщину, он оказывается совсем еще мальчишкой: желтые волосы, зубы торчком.
— Надеюсь, ты не возражаешь, приятель? Этот парень… он ужасно вонял. Месяца три, наверно, в душ не ходил. А я знал, что тебя засунули к этому волосодеру, вот и подумал: авось согласишься.
Деревенщина любит поболтать. Он перескакивает со сравнительных характеристик тракторов разных моделей на штат Небраска, где производят хорошие консервы, и заканчивает тирадой о заколках, которые он воровал у изнасилованных им девушек и прятал в прогнившем дупле сосны. Чаще всего я просто смотрю на верхнюю койку. «Деревенщина. Дни Венеры, всенощное ведро». Я считаю, сколько раз на блоке кашлянут после отбоя. Я делаю все, что в моих силах, чтобы не заснуть, и мне кажется, что у меня это получается, пока не просыпаюсь среди ночи с зажатыми ноздрями и ртом. На лицо мое давит рука Деревенщины. Я отчаянно размахиваю руками и ногами, пытаюсь ухватиться за его запястья, но он стоит сзади… и перед глазами у меня уже мелькают разноцветные звездочки.
— Просыпайся, негролюб! — шепчет Деревенщина. — Не надо было отказываться, когда Братство предлагало тебя выкупить. Этого оказалось достаточно, чтобы ребята сверху дали мне зеленый свет на убийство. — Его ладонь трется о мои зубы. — Братишка доложил, что этот ниггер даже ничего не успел понять.
Значит, Компактного убил его братишка? А как же Флако?
— Все так легко получилось, аж скука берет. Особенно когда латинос сам вызвался спрятать пистолет. Но Флако никого не предупредил, что возьмет вину на себя, чтобы умаслить мексиканцев. За все должен был ответить ты.
Деревенщина наклоняется ко мне.
— Братишка просил тебе еще кое-что передать, — говорит он и раздвигает пальцы у меня в горле достаточно широко, чтобы я начал задыхаться. Затем целует в губы — и тотчас отвешивает звонкую пощечину. Течет кровь.
— Я не знаю твоего брата! — прокашлявшись, в ужасе выдавливаю я.
— Он, наверное, не успел рассказать тебе, почему его так прозвали, — говорит Деревенщина. — С другой стороны, такой умник, как ты, должен бы знать, что в Небраске течет река Стикс.
Эрик приезжает на рассвете. В моем сломанном носу еще торчат ватные комочки, любезно предоставленные работниками медпункта. Один глаз у меня заплыл, и я ничего им не вижу. Горло саднит от криков, которыми я пытался вызвать охрану.
Когда я вхожу в комнату для свиданий, Эрик встает со стула.
— Я знаю, что меня трудно было вызвонить… в последние пару дней. Навалилось много… Черт возьми, Эндрю! — Заметив, в каком я состоянии, он бледнеет. — Мне не сказали…
— Я не могу больше здесь оставаться! — Я едва не визжу. — Вытащи меня отсюда!
— Эндрю, суд начинается через…
— Я не вернусь в эту камеру, Эрик!
Он кивает.
120 
