23

Не стоило, конечно, так близко устраиваться, но Микки слишком устал: устал быть все время в пути, дремать в машине, ночевать в дешевых мотелях или сваливаться как снег на голову всяким непонятным «друзьям-единомышленникам», которым он никогда до конца не доверял. Когда устаешь, становишься беспечным — как еще можно было назвать то, что он сидел здесь, на этом самом месте, — ладно, плевать. Он уже заслужил право надеяться на удачу. Заработал тем, что столько совершил и не был пойман. Он и Байрон Бонавита.

Байрон, возможно, уже помер и гниет себе преспокойненько, так никем и не обнаруженный, в каком-нибудь шалаше в горах, к примеру, в районе Голубого хребта в Южных Аппалачах — хотя такой вариант приходил в голову только ему и еще нескольким его товарищам по «Руке Господа». ФБР тем временем подозревало Байрона уже в двадцати шести убийствах, связанных с клонированием, — двадцать одно совершил Микки. Этот Бонавита, хоть и был широко известен, не особенно утруждался. Он был самым обыкновенным пугалом, плодом некомпетентности спецслужб, а тупоголовым журналистам, охочим до остренького, скармливали это как какой-то деликатес.

Микки Педант наслаждался свободой, но в минуты, когда он был по-настоящему честным с собой, его злило, что Байрон Бонавита зарабатывал себе репутацию на его делах. Нет, разумеется, главное — это количество жертв, а вовсе не личность убийцы, но, с другой стороны, разве не лучше для их общего дела, чтобы общественность не связывала все убийства с неким волком-одиночкой, с единичным случаем проявления радикализма? Если они поймут, что не один только Байрон Блэйки Бонавита, а некая часть общества готова отважно сражаться против недобрых начинаний человечества, против богомерзкой науки и технологии, разве это не заставит их всерьез задуматься над проблемой клонирования, принять ту или другую сторону, заявить во всеуслышание: я за или я против, и вот почему? Разве это не вынудит какого-нибудь сенатора, конгрессмена или даже президента выступить перед нацией и сказать: «Да, я глубоко сожалею, что таким организациям, как «Рука Господа», пришлось прибегать к подобной тактике, но их деяния выражают горячую убежденность значительной части нашего народа в том, что пора положить конец аморальным делам, совершаемым якобы во имя нас докторами и учеными на просторах нашей великой родины», — и далее в том же духе. Вот тогда демократическая процедура сможет быстро завершить то, что пытались делать он сам и этот Бонавита. Но, увы, так медленно, миллиметровыми шажками!

Потому Микки и разнообразил свои приемы. Иногда он, как и прежде, подстреливал какого-нибудь доктора, если без этого было никак не обойтись, но чаще прибегал к другой тактике. Один раз он надрезал тормозной шланг «лексуса», другой раз подсыпал мышьяка в бутылку с водой и тайком поставил ее в холодильник в одной из клиник. В обоих случаях он обходился без пистолета, но достигал той же цели. Некоторые убийства он совершал словно бы не от «Руки Господа», а вкладывая в них свою личную ненависть. Помимо двадцати одного убитого, на счету Микки было тридцать раненых, многие из которых были пациентами, секретарями или обслуживающим персоналом клиник. Его стараниями количество ушедших в отставку и вычеркнутых из списка на сайте Гарольда Деверо увеличилось на одиннадцать фамилий — в каком-то смысле эти случаи радовали его даже больше, чем смерти. Он испытывал чувство особого удовлетворения, когда очередной занимающийся клонированием доктор поднимал лапки кверху. Это походило на раскаяние грешника, хотя сами врачи, возможно, и не испытывали мук совести, но предпринимали шаги, необходимые для спокойствия и безопасности их семьи и близких. И это тоже входило в задачи Микки: запугать жену или мужа и их детей письмами с угрозами, электронными посланиями и телефонными звонками. Иногда он подбирался так близко, что мог шепнуть угрозу прямо на ухо чьему-нибудь чаду. Его методы были столь разнообразны и эффективны — и никто не мог этого оценить. Такова плата за успех для солдата невидимого фронта, утешал он себя.

  42