69 
Я была поглощена подготовкой. Со мной оставалась мадам Кампан, она знала об этом плане, я полностью ей доверяла. Я сказала, что, когда мы прибудем в Монмеди, я больше не буду выступать в роли гувернантки, а вновь стану королевой. Но как мне взять с собой все, что может потребоваться? Мадам Кампан должна все подготовить для меня, заказать сорочки и платья. Ей также предстояло сделать покупки для моего сына и дочери. У нее был собственный сын, и я сказала ей, что с него можно снять мерку для дофина.
Я знала, что мадам Кампан выполнит распоряжения, хотя, если судить по выражению ее лица, она была против заказов на всю эту одежду. Она всегда была откровенной и поэтому сказала:
— Мадам, королева Франции найдет платья и белье везде, куда она приезжает. Подобные закупки могут привлечь внимание, чего нам стоило бы избежать.
Я была легкомысленной и такой же беспечной, как прежде, поэтому я улыбнулась, глядя на нее. Но она выглядела обеспокоенной.
Я рассказала ей о большом дорожном экипаже, не в силах удержаться, чтобы не похвастаться — ведь Аксель сделал его по своему плану.
— Он окрашен в зеленый и желтые цвета, — сказала я, — и обит утрехтским бархатом.
— Мадам, — ответила она, — подобный экипаж никогда не пройдет незамеченным.
Она добавила, даже несколько резко и не стараясь этого скрыть, что подобная дорожная карета очень отличается от той, в которой обычно совершают поездки господа.
— О, очень отличается, — согласилась я. — Их кареты делаются не по плану Акселя.
Позднее я поняла, как прочно утвердилась в нашем сознании правило этикета, над которым я так много смеялась по приезде во Францию. Нам даже не приходило в голову совершить побег кроме как на королевский манер, хотя мы и вынуждены были скрывать наше королевское достоинство. В дорожном экипаже должны были разместиться шесть человек — я, король, дети, Елизавета и мадам де Турзель. Это было слишком много и могло замедлить скорость нашего передвижения, но мы должны быть все вместе и, естественно, мадам де Турзель, тоже выступающая в образе мадам де Корф. Я никогда сама не одевалась, меня всегда обслуживали две дамы, которые должны были бы ехать за нашим экипажем в кабриолете. Затем, конечно, верховые, сопровождающие экипаж, а также лакеи. Всего наша группа насчитывала более дюжины человек. И, конечно, Аксель со своим кучером должен быть с нами. Необходимо было также собрать нашу одежду, всю в новых чемоданах, что еще более утяжелит наш экипаж и снизит его скорость.
Но это была прекрасная карета. Я радовалась при взгляде на нее. Аксель все продумал — в ней были обеденный серебряный сервиз, погребец для вина, буфет и даже два стульчака, обитые кожей.
Было бы слишком наивно надеяться, что наш план пройдет без сучка без задоринки, и всяких помех обнаружилось множество.
Первую создала мадам Рошелье, ведающая гардеробом. Я стала подозревать ее вскоре после того, как нас вернули в Тюильри, когда мы намеревались отправиться в Сен-Клу, так как я узнала, что у нее есть любовник — некий Гувийон, пламенный революционер, который организовал все так, чтобы она могла шпионить в моей свите. Она предупредила Гувийона о нашем намерении отправиться на пасху в Сен-Клу, и Орлеанским удалось возбудить толпу, чтобы помешать нашему отъезду.
Как бы я хотела избавиться от этой женщины, но мы по существу были узниками и не могли выбирать прислугу.
Я сказала Акселю, что мы не можем выехать девятого числа, так как эта женщина видела, как я собираю вещи, и, возможно, даже слышала упоминание этой даты. Если мы все же попытаемся уехать, то тогда с большой вероятностью можно предполагать, что нас задержат. Нам остается только предпринимать меры предосторожности, пусть эта женщина думает, что мы уезжаем девятого числа, а мы останемся в Тюильри, как будто бы это ошибка. Когда мы усыпим ее подозрения, то сможем быстро уехать, не давая ей даже намека, что уезжаем.
Аксель понимал причину этого, но высказывал недовольство, что чем дольше мы откладываем отъезд, тем опаснее он становится; но мы назначили тайный срок на девятнадцатое, что давало достаточно времени убедить мадам Рошелье, что она ошибается.
Это была первая задержка, но мы все согласились, что она неизбежна.
По мере приближения назначенного срока напряжение становилось почти невыносимым. Как я была благодарна Людовику за хладнокровие, для него, по крайней мере, не составляло никакого труда сохранять на лице безмятежное выражение. Я тоже пыталась это сделать, но не осмеливалась смотреть на Елизавету, опасаясь, что взглядом могу выдать существующие между нами секреты. Конечно, мы ничего не говорили детям.
69 
