108 
Aннa Ахматова – Иосифу Бродскому
Иосиф, милый!
Так как число неотправленных Вам моих писем незаметно стало трехзначным, я решила написать Вам настоящее, т. е. реально существующее письмо (в конверте, с маркой, с адресом), и сама немного смутилась.
Сегодня Петров день – самое сердце лета. Все сияет и светится изнутри. Вспоминаю столько (самых) (таких) разных Петровых дней.
Я – в Будке. Скрипит колодезь, кричат вороны. Слушаю привезенную по Вашему совету «Дидону». Это нечто столь могущественное, что говорить о нем нельзя.
Оказывается, мы выехали из Англии на другой день после ставшей настоящим бедствием бури, о которой писали в газетах. Узнав об этом, я поняла, почему я увидела такой страшной северную Францию из окна вагона. Тогда подумала: «Такое небо должно быть над генеральным сраженьем». (День, конечно, оказался годовщиной Ватерлоо, что мне сказали в Париже.) Черные дикие тучи кидались друг на друга, вся земля была залита бурной мутной водой: речки, ручьи, озера вышли из берегов. Из воды торчали каменные кресты – там множество кладбищ и отдельных могил от последней войны.
Потом был Париж, раскаленный и неузнаваемый. Потом обратный путь, когда хотелось только одного – домой, домой…
12 июля 1965
Комарово
* * *
А Георгию Адамовичу тоже ответила, не ему одному, а через него, наискосок, всем бывшим русским, в том числе и И. Берлину, «Гостю из Будущего», как назван в «Поэме без героя», в таком загадочном четверостишии:
Не в таинственную беседку…
- Не в таинственную беседку
- Поведет этот пламенный мост:
- Одного в золоченую клетку,
- А другую на красный помост.
5 августа 1965
Сама нужда смирилась наконец…
- Сама нужда смирилась наконец
- И отошла задумчиво в сторонку.
Февраль 1966
А как музыка зазвучала…
- А как музыка зазвучала,
- Я очнулась – вокруг зима;
- Стало ясно, что у причала
- Государыня-смерть сама.
Конец 1965 – январь 1966
Царское было зимой, Крым – летом…
Лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет – древний Херсонес, около которого мы жили.
В окрестностях этой дачи («Отрада», Стрелецкая бухта, Херсонес) – я получила прозвище «Дикая девочка», потому что ходила босиком, бродила без шляпы и т. д., бросалась с лодки в открытое море, купалась во время шторма и загорала до того, что сходила кожа, и всем этим шокировала провинциальных севастопольских барышень.
Анна Ахматова. Из «Записных книжек»
Письменный стол Ахматовой. Комарово.
И все пошли за мной…
- И все пошли за мной, читатели мои,
- Я вас с собой взяла в тот путь неповторимый.
Ржавеет золото, и истлевает сталь…
- Ржавеет золото, и истлевает сталь,
- Крошится мрамор – к смерти все готово.
- Всего прочнее на земле печаль
- И долговечней – царственное Слово.
1945
ПОЭМЫ
Худ. Н. Тырса. 1927 г.
* * *
В характере Ахматовой было немало разнообразнейших качеств, не вмещающихся в ту или иную упрощенную схему… Порою, особенно в гостях, среди чужих, она держала себя с нарочитою чопорностью, как светская дама высокого тона, и тогда в ней чувствовался тот изысканный лоск, по которому мы, коренные петербургские жители, безошибочно узнавали людей, воспитанных Царским Селом…
Один напыщенный критик даже назвал ее «Звездой Севера». Почему-то все охотно забывали, что родилась она у Черного моря и в детстве была южной дикаркой – лохматой, шальной, быстроногой… какой она описала себя в поэме «У самого моря»:
- Бухты изрезали низкий берег,
- Все паруса убежали в море.
- А я сушила соленую косу
- За версту от земли на плоском камне.
- Ко мне приплывала зеленая рыба,
- Ко мне прилетала белая чайка,
- А я была дерзкой, злой и веселой
- И вовсе не знала, что это – счастье.
«Вы и представить себе не можете, каким чудовищем я была в те годы, – вспоминала она четверть века спустя. – Вы знаете, в каком виде барышни ездили в то время на пляж? Корсет, сверху лиф, две юбки, одна из них крахмальная, – и шелковое платье. Разоблачится в купальне, наденет такой же нелепый и плотный купальный костюм, резиновые туфельки, особую шапочку, войдет в воду, плеснет на себя – и назад. И тут появлялось чудовище – я, в платье на голом теле, босая. Я прыгала в море и уплывала часа на два. Возвращаясь, надевала платье на голое тело… И, кудлатая, мокрая, бежала домой».
108 
