30 
Миллисента была совершенно сбита с толку.
– Оливьеро – не «несчастный», напротив, он прекрасный специалист.
– Неудивительно, что ты защищаешь его с таким жаром!
Милли показалось, что кто-то взорвал изнутри ее хрупкий мир, причем совершенно непонятно, из каких побуждений.
– Пожалуйста, объясни мне, что все-таки происходит? – мягко попросила она.
Несмотря на приступ небывалого раздражения, Джанферро заметил в лице жены только удивление, и ничего больше. Либо ей действительно нечего было скрывать, либо она оказалась слишком хорошей актрисой.
– Сегодня утром издатель «Мардивино Таймс» позвонил Алессо, чтобы узнать, не согласится ли кто-нибудь во дворце прокомментировать слухи по поводу моей супруги, которые распространяются по столице.
– С-слухи? Но о чем?
Острый приступ ревности, доходящей до бешенства, вновь охватил его при взгляде на записку своего помощника, лежавшую на столе.
– Как оказалось, у тебя сложились чрезвычайно близкие отношения с – я цитирую – «чрезвычайно привлекательным молодым итальянцем». – Он поднял глаза – у Миллисенты дрожали губы, но сердце сурового судьи это не разжалобило. – Итак, что ты теперь на это скажешь?
Обвинение было настолько несправедливым и необоснованным, что первым желанием Милли было послать мужа к черту и уйти, хлопнув дверью. Но она не могла позволить себе ничего подобного, и не только потому, что такое поведение несовместимо со статусом королевы. Просто любящие супруги должны иначе решать свои внутрисемейные проблемы.
– Все было совсем по-другому! Он просто… отнесся ко мне по-дружески.
– Еще бы! – прозвучал презрительный комментарий.
– Джанферро, пожалуйста, перестань.
Но ревнивого мужа не так-то просто остановить, особенно когда его несет, словно автомобиль без тормозов.
– Так, значит, ты не отрицаешь, что после каждого занятия задерживалась, чтобы остаться с ним наедине? – продолжал он допрашивать Милли, буравя ее взглядом.
– Зависит от того, как посмотреть. Но в любом случае это вовсе не означает, что…
– Только ты и он? И больше никого рядом не было?
Начни Миллисента отрицать этот факт, ее моментально уличили бы во лжи – ведь Джанферро наверняка уже успел допросить телохранителя.
– Ну, да, так. Но ведь ничего не произошло.
– Пока.
– Как ты смеешь?
– Нет, Милли, – мрачно возразил супруг. – Как ты смеешь? Как ты можешь поступать так безрассудно, так наивно?
– А разве не поэтому ты на мне женился? – парировала она. – Мне казалось, именно этим я тебе и понравилась!
Муж уже начинал ей верить, но не собирался мириться с подобным поведением.
– Тебе лучше сесть, – мрачно произнес он.
– Я не хочу садиться. В особенности когда со мною обращаются как с непослушным ребенком.
– А ты не подумала о том, что люди уже начали обсуждать твою историю? Разве ты не знаешь, как быстро распространяются сплетни, особенно когда они касаются знаменитостей?
– Как же быстро ты веришь этим глупым домыслам!
– Тогда докажи, что они безосновательны.
Оправдываться, будучи совершенно невиновной? А может, лучше рассказать ревнивому супругу, почему Оливьеро стал для нее необходим, как глоток свежего воздуха после сухой официальной атмосферы дворца?
– Он помог мне почувствовать себя собой.
– Только не надо говорить загадками. Выражайся конкретнее.
– Понимаешь, он видит во мне обыкновенного человека, просто Милли, а не королеву Мардивино. Поначалу он даже не понял, с кем имеет дело.
– Нет, ты в самом деле наивна. Разумеется, не понять было невозможно! Да весь класс знал правду. Или, возможно, ты считаешь, что кто-то не заметил королевский герб на твоей машине? А также присутствия телохранителя у дверей аудитории и супруги британского посла на занятии? Не говоря уже о том, что люди не могли не узнать тебя по фотографиям.
– Даже если они все знали с самого начала, что это меняет? На их отношении ко мне мой статус никак не отразился.
– Какая же ты глупышка, Милли! А от кого, по-твоему, я все узнал?
Она потрясенно смотрела на мужа.
– От телохранителя, наверное.
– Вовсе нет! Итальянец сам поведал об этом! – резко выпалил он. – Через газету! Он предлагал свою историю разным изданиям, ища, кто больше заплатит!
– Но ведь истории никакой не было! – продолжала возмущаться Миллисента.
В ее глазах отражалась неподдельная боль, и Джанферро испытал угрызения совести, ведь ему предстояло раскрыть любимой всю правду.
30 
