Последние отзывы

  81  

— Твоя мать обсуждала с тобой такие вещи?!

— Мы с ней очень близки. Старший брат был ближе отцу.

— И ты понимаешь, что она этим хотела сказать?

— Вероятно, любить моего отца было нелегко. Она любила его и сохранила свою любовь, но отец отнюдь не упрощал ей задачу, — пояснил Фосс.

Молчание. Анна ждала продолжения, замерла, опасаясь спугнуть. Карл, упорно глядя себе под ноги, собирался с силами, чтобы впервые рассказать историю своей семьи другому, чужому человеку.

— Давным-давно, когда они встретились, — заговорил Карл, и речь его походила на старинное предание, — мой отец был великолепным, сильным мужчиной, боевым офицером, а мать была настоящей красавицей. Ей было всего шестнадцать лет, и она верила, что обрела истинную романтическую любовь, единственную в жизни. Верила, пока жених не признался, что у него была другая. Он любил девушку, а та умерла. Всего несколько слов, но с романтикой «единственной в жизни» любви было покончено. Однако что же могла сделать бедняжка? Не могла же она взять и разлюбить того, кому отдала свое сердце. Через год, в девятьсот десятом, они поженились. Четыре года спустя отец отправился на войну, и четыре военных года мама его почти не видела. Отец несколько раз являлся в короткий отпуск, успел зачать моего старшего брата, а потом и меня, но, когда в восемнадцатом он окончательно вернулся домой с проигранной войны, это был уже другой человек. Травмированный, растерянный. Привлекательным, тем более неотразимым, его бы уже никто не назвал. Моя мать сравнивала его с покинутым домом, где окна заложены кирпичами. Ей пришлось найти другие способы любить его, и она сумела продержаться еще двадцать с лишним лет, до очередной войны.

Мой отец был человек чести, один из тех генералов, кто не пожелал согласиться с приказами, отданными перед походом на Россию, и ему пришлось выйти в отставку. Его выгнали из армии, отправили на пенсию. И тут уж матери пришлось иметь дело с человеком не просто разочарованным, но озлобленным. А дальше… Мой брат погиб под Сталинградом, и мой отец решил поставить точку. Он застрелился, потому что со смертью моего брата он потерял все. Его жена, моя мать, так и не стала для него смыслом жизни. Вслух он этого не говорил, но в прощальном письме велел мне рассыпать его пепел над могилой той, первой возлюбленной, и мама, которая любила его всегда, настояла, чтобы я выполнил его волю. Так я узнал.

Молчание. Фосс перебирает в уме историю своей семьи, переворачивает ее плугом, отыскивая более глубинный, плодоносный слой.

— Думаю, я правильно ее понял, — подытоживает он. — Ты все еще боишься меня?

— Не тебя.

— Боишься быть со мной?

— Нет.

— Но ты чем-то напугана.

— Да. Сегодня я прочла дневник Патрика Уилшира, — сдалась Анна.

— Я же говорил: все мы шпионы.

— Я не шпионила! Он ведет себя… странно, опасно. Я хотела понять, что у него в голове.

— И что же?

— Еще больше напугалась. Не стоило мне читать дневник.

— Почему?

— Он был влюблен в Джуди Лаверн, влюблен до безумия. А потом Лазард сказал ему, что видел Джуди в Лиссабоне с другими мужчинами. На смену безумной любви пришла безумная ревность, и мне кажется, он готов был убить Джуди, хотя впрямую об этом в дневнике не говорится.

— Тебе-то какое дело?

— Не могу понять свою роль во всей этой истории. С какой стати он пригласил меня к себе в дом? Уж наверное, не затем, чтобы предоставить кров очередной секретарше.

— Ты чего-то не договариваешь.

И она сдалась, рассказала о верховой прогулке в серре, о странном поступке Уилшира и последовавшем за этим поступком не менее странном разговоре. От окурка своей сигареты Фосс прикурил еще две, для себя и для Анны, вложил сигарету ей в губы.

— То есть когда ты обвинила его в том, что он ударил твою лошадь, Уилшир вроде бы и не понял, о чем речь, — подытожил он. — Думаешь, Уилшир слегка тронулся, заманил к себе в дом молодую женщину, чтобы наказать ее за вину — мнимую или действительную — той, первой возлюбленной? Не годится. Надо бы вникнуть…

Ах вот как?! Все, что она говорит, не более чем бабьи глупости?

— Каково же будет просвещенное мнение господина советника?

— Извини, — поспешно сказал он. — Я не отмахиваюсь от твоих слов, не думаю, будто ты себя накручиваешь, но мне кажется, за всем этим что-то стоит. Уилшир — непростой человек. Он не стал бы заманивать тебя в дом только ради того, чтобы утолить извращенную месть, хотя, конечно, физическая ревность — штука серьезная. Нет-нет, с твоим приездом началась какая-то игра. А когда он ударил лошадь, а ты не смолчала, бросила ему в лицо упрек, тут-то и обнаружилось слабое место… Он потерял уверенность в себе. Он… он протекает, как подбитый корабль. И оттого еще более опасен.

  81