ПЕРВАЯ

Предыстория

• Россия Достоевского. Луна
• Почти на четверть скрыта колокольней.
• Торгуют кабаки, летят пролетки,
• Пятиэтажные растут громады
• В Гороховой, у Знаменья, под Смольным.
• Везде танцклассы, вывески менял,
• А рядом: «Henriette», «Basile», «Andre»
• И пышные гроба: «Шумилов-старший».
• Но, впрочем, город мало изменился.
• Не я одна, но и другие тоже
• Заметили, что он подчас умеет
• Казаться литографией старинной,
• Не первоклассной, но вполне пристойной,
• Семидесятых, кажется, годов.
• Особенно зимой, перед рассветом,
• Иль в сумерки – тогда за воротами
• Темнеет жесткий и прямой Литейный,
• Еще не опозоренный модерном,
• И визави меня живут – Некрасов
• И Салтыков… Обоим по доске
• Мемориальной. О, как было б страшно
• Им видеть эти доски! Прохожу.
• А в Старой Руссе пышные канавы,
• И в садиках подгнившие беседки,
• И стекла окон так черны, как прорубь,
• И мнится, там такое приключилось,
• Что лучше не заглядывать, уйдем.
• Не с каждым местом сговориться можно,
• Чтобы оно свою открыло тайну
• (А в Оптиной мне больше не бывать…).
• Шуршанье юбок, клетчатые пледы,
• Ореховые рамы у зеркал,
• Каренинской красою изумленных,
• И в коридорах узких те обои,
• Которыми мы любовались в детстве,
• Под желтой керосиновою лампой,
• И тот же плюш на креслах…
• Все разночинно, наспех, как-нибудь…
• Отцы и деды непонятны. Земли
• Заложены. И в Бадене – рулетка.
• И женщина с прозрачными глазами
• (Такой глубокой синевы, что море
• Нельзя не вспомнить, поглядевши в них),
• С редчайшим именем и белой ручкой,
• И добротой, которую в наследство
• Я от нее как будто получила,
• Ненужный дар моей жестокой жизни…
• Страну знобит, а омский каторжанин
• Все понял и на всем поставил крест.
• Вот он сейчас перемешает все
• И сам над первозданным беспорядком,
• Как некий дух, взнесется. Полночь бьет.
• Перо скрипит, и многие страницы
• Семеновским припахивают плацем.
• Так вот когда мы вздумали родиться
• И безошибочно отмерив время.
• Чтоб ничего не пропустить из зрелищ
• Невиданных, простились с небытьем.

3 сентября 1940. Ленинград

Октябрь 1943. Ташкент

<ВТОРАЯ>

О десятых годах

• И никакого розового детства…
• Веснушечек, и мишек, и игрушек,
• И добрых тёть, и страшных дядь, и даже
• Приятелей средь камешков речных.
• Себе самой я с самого начала
• То чьим-то сном казалась или бредом,
• Иль отраженьем в зеркале чужом,
• Без имени, без плоти, без причины.
• Уже я знала список преступлений,
• Которые должна я совершить.
• И вот я, лунатически ступая,
• Вступила в жизнь и испугала жизнь.
• Она передо мною стлалась лугом,
• Где некогда гуляла Прозерпина.
• Передо мной, безродной, неумелой,
• Открылись неожиданные двери,
• И выходили люди и кричали:
• «Она пришла, она пришла сама!»
• А я на них глядела с изумленьем
• И думала: «Они с ума сошли!»
• И чем сильней они меня хвалили,
• Чем мной сильнее люди восхищались,
• Тем мне страшнее было в мире жить
• И тем сильней хотелось пробудиться.
• И знала я, что заплачу сторицей
• В тюрьме, в могиле, в сумасшедшем доме,
• Везде, где просыпаться надлежит
• Таким, как я, – но длилась пытка счастьем.

4 июля 1955

Москва

<ТРЕТЬЯ>

• В том доме было очень страшно жить,
• И ни камина жар патриархальный,
• Ни колыбелька нашего ребенка,
• Ни то, что оба молоды мы были
• И замыслов исполнены.
• и удача
• От нашего порога ни на шаг
• За все семь лет не смела отойти, —
• Не уменьшали это чувство страха.
• И я над ним смеяться научилась
• И оставляла капельку вина
• И крошки хлеба для того, кто ночью
• Собакою царапался у двери
• Иль в низкое заглядывал окошко,
• В то время как мы заполночь старались
• Не видеть, что творится в зазеркалье,
• Под чьими тяжеленными шагами
• Стонали темной лестницы ступеньки,
• Как о пощаде жалостно моля.

• И говорил ты, странно улыбаясь:
• «Кого они по лестнице несут?»
• Теперь ты там, где знают всё, – скажи:
• Что в этом доме жило кроме нас?

1921

  26