очень нудно 
45 
Именно Мами сообщила мне, что графиня Денби решила провести в большом зале Тичфилда протестантскую службу. Всем, кто был в доме, надлежало собраться и принять в ней участие – за исключением меня, разумеется.
Я даже зажмурилась в предвкушении удовольствия: ведь этикет требовал, дабы графиня испросила разрешения у находящейся в доме королевы.
– Я откажу им, – пообещала я, когда мы обсуждали все это с Мами.
– Но вы не можете! – возразила потрясенная Мами.
– Могу и докажу это, – не сдавалась я.
– И совершите огромную ошибку! – предупредила Мами. – Послушайте, моя дорогая, вы истинная католичка, но находитесь в стране, где живут протестанты. Вы должны милостиво позволить им помолиться в зале и, пока не закончится служба, оставаться в своих комнатах. Это все, что от вас требуется.
– Но зачем она устраивает этот молебен, пока я здесь? – злилась я.
– Возможно, чтобы показать, что даже при королеве-католичке сами они остаются стойкими протестантами, – говорила Мами.
– Следовательно, я откажу, – решительно заявила я.
– Пожалуйста, не делайте этого, – просила Мами. – Это было бы безрассудством. Отказ ваш обернется против вас. Об этом сообщат королю… и хуже того, его министрам. Вы только подумайте: в протестантской стране протестантскому священнику запретили провести службу! Такое никого не оставит равнодушным!
Я поджала губы. В глубине души я знала, что Мами права; но я ничего не могла с собой поделать и злорадно обдумывала свой ответ на просьбу Сьюзен Вилльерс.
Мами со мной не было, когда одна из моих фрейлин стремительно ворвалась в мои апартаменты.
– Миледи, – запыхавшись, проговорила она, – вы еще не знаете?.. В большом зале проходит служба. Весь дом… все протестанты… собрались там…
Я была ошеломлена.
Итак, она даже не соизволила испросить у меня разрешения. Мне было нанесено двойное оскорбление. Во-первых, в доме, где я находилась, протестанты устроили свой молебен, а во-вторых, начали его без моего согласия.
Что я должна была делать? На сей раз я не пошла за советом к Мами, поскольку заранее знала, что она мне скажет: «Ничего». Но я была в ярости и хотела довести это до всеобщего сведения.
И тут меня осенило. Я не побегу в зал и не потребую прекращения службы, хотя сначала порывалась сделать именно это. Но нет! Я сорву службу так, что никто потом ни в чем не сможет меня упрекнуть.
Я позвала к себе своих фрейлин и объявила, что мы немедленно идем гулять с нашими собаками. Мы все любили наших собачек, и у некоторых дам их было по нескольку. Мы взяли песиков на поводки, и я повела всю компанию вниз – в зал, где, преклонив колена, молились англичане. Я направилась через весь зал к дверям, а мои фрейлины следовали за мной. Собаки лаяли, визжали и резвились; мы смеялись их шалостям и оживленно болтали, делая вид, что даже не замечаем молящихся людей.
Наконец, громко хохоча, мы вышли во внутренний двор. Но я не собиралась останавливаться на этом. Я послала назад шесть дам, чтобы они принесли мне накидку. Они снова вошли в дом, прихватив с собой собак, а я стояла у дверей, наслаждаясь тем шумом, который устроили в зале мои фрейлины.
Когда они вернулись, я во весь голос заявила:
– Что-то стало прохладно. Думаю, мне не стоит сегодня гулять.
И мы толпой двинулись назад. Пастор читал проповедь, но голос его тонул в том гвалте, который мы подняли в зале.
Конечно же, все были возмущены этой историей – и Мами не меньше других.
Все только об этом и говорили. Я сказала, что у меня должны были испросить позволения, а потом уж проводить службу, устраивать же ее без моего согласия было возмутительной неучтивостью. Однако люди сочли проступок графини ничтожным в сравнении с тем, как вели себя я и мои фрейлины.
Моя выходка потрясла многих. Мами первая заявила, что я никогда больше не должна устраивать ничего подобного. Она твердила, что мне это припомнят и что я еще поплачусь за свое безрассудство. Возможно, графиня и повела себя неучтиво; однако я своими действиями нанесла оскорбление всем протестантам.
Я ответила, что меня это не волнует и что в следующий раз я поступлю точно так же. Слова мои привели Мами в полное отчаяние.
Вернувшись с охоты, король ни словом не обмолвился об истории с молебном, хотя, несомненно, о ней слышал. К его обычной мрачности добавилось лишь какое-то упорство, и я старалась понять, не затевает ли он что-нибудь.
45 
