101 
СМЕРТЬ ПОЭТА
- Как птица, мне ответит эхо.
1
- Умолк вчера неповторимый голос,
- И нас покинул собеседник рощ.
- Он превратился в жизнь дающий колос
- Или в тончайший, им воспетый дождь.
- И все цветы, что только есть на свете,
- Навстречу этой смерти расцвели.
- Но сразу стало тихо на планете,
- Носящей имя скромное… Земли.
2
- Словно дочка слепого Эдипа,
- Муза к смерти провидца вела,
- А одна сумасшедшая липа
- В этом траурном мае цвела
- Прямо против окна, где когда-то
- Он поведал мне, что перед ним
- Вьется путь золотой и крылатый,
- Где он вышнею волей храним.
* * *
«…Анну Андреевну Ахматову я знал с 1912 года. Тоненькая, стройная, похожая на робкую пятнадцатилетнюю девочку, она ни на шаг не отходила от мужа, молодого поэта Н.С. Гумилева. То было время ее первых стихов и необыкновенных, неожиданно шумных триумфов. Прошло два-три года, и в ее глазах, и в осанке, и в ее обращении с людьми наметилась одна главнейшая черта ее личности: величавость. Не спесивость, не надменность, не заносчивость, а именно величавость. За все полвека, что мы были знакомы, я не помню у нее на лице ни одной просительной, заискивающей, мелкой или жалкой улыбки. При взгляде на нее мне всегда вспоминалось некрасовское: „Есть женщины в русских селеньях…“
Даже в позднейшие годы, в очереди за керосином, селедками, хлебом, даже в переполненном жестком вагоне, даже в ташкентском трамвае, даже в больничной палате, набитой десятком больных, всякий, не знавший ее, чувствовал ее «спокойную важность» и относился к ней с особым уважением, хотя держалась она со всеми очень просто и дружественно, на равной ноге».
Анна Ахматова. Шестидесятые годы
К СТИХАМ
- Вы так вели по бездорожью,
- Как в мрак падучая звезда.
- Вы были горечью и ложью,
- А утешеньем – никогда.
* * *
- Шутки – шутками, а сорок
- Гладких лет в тюрьме,
- Пиршества из черствых корок,
- Чумный страх во тьме,
- Одиночество такое,
- Что – сейчас в музей,
- И предательство двойное
- Близких и друзей
- …
ЭХО
- В прошлое давно пути закрыты,
- И на что мне прошлое теперь?
- Что там? – окровавленные плиты
- Или замурованная дверь,
- Или эхо, что еще не может
- Замолчать. Хотя я так прошу…
- С этим эхом приключилось то же,
- Что и с тем, что в сердце я ношу.
МУЗА
- Как и жить мне с этой обузой,
- А еще называют Музой,
- Говорят: «Ты с ней на лугу…»
- Говорят: «Божественный лепет…»
- Жестче, чем лихорадка, оттреплет,
- И опять весь год ни гугу.
ПЕТЕРБУРГ В 1913 ГОДУ
- За заставой воет шарманка,
- Водят мишку, пляшет цыганка
- На заплеванной мостовой.
- Паровик идет до Скорбящей,
- И гудочек его щемящий
- Откликается над Невой.
- В черном ветре злоба и воля.
- Тут уже до Горячего Поля,
- Вероятно, рукой подать.
- Тут мой голос смолкает вещий.
- Тут еще чудеса похлеще.
- Но уйдем – мне некогда ждать.
ПОДРАЖАНИЕ КАФКЕ
- Другие уводят любимых, —
- Я с завистью вслед не гляжу.
- Одна на скамье подсудимых
- Я скоро полвека сижу.
- Вокруг пререканья и давка
- И приторный запах чернил.
- Такое придумывал Кафка
- И Чарли изобразил.
- И в тех пререканьях важных,
- Как в цепких объятиях сна,
- Все три поколенья присяжных
- Решили: виновна она.
- Меняются лица конвоя,
- В инфаркте шестой прокурор…
- А где-то темнеет от зноя
- Огромный небесный простор,
- И полное прелести лето
- Гуляет на том берегу…
- Я это блаженное «где-то»
- Представить себе не могу.
- Я глохну от зычных проклятий,
- Я ватник сносила дотла.
- Неужто я всех виноватей
- На этой планете была?
101 
