3 
* * *
- Ночь моя – бред о тебе,
- День – равнодушное: пусть!
- Я улыбнулась судьбе,
- Мне посылающей грусть.
- Тяжек вчерашний угар,
- Скоро ли я догорю,
- Кажется, этот пожар
- Не превратится в зарю.
- Долго ль мне биться в огне,
- Дальнего тайно кляня?…
- В страшной моей западне
- Ты не увидишь меня.
ЗАБЫТОЕ ЧЕТВЕРОСТИШИЕ
- Глаза безумные твои
- И ледяные речи,
- И объяснение в любви
- Еще до первой встречи.
* * *
- Пестро вертится карусель,
- И какие-то новые дети
- Из еще не бывших столетий
- Украшают в Сочельник ель.
«С Колей Гумилевым Аня познакомилась в Сочельник… Мы вышли из дому, Аня и я с моим младшим братом, прикупить какие-то украшения для елки, которая всегда бывала у нас в первый день Рождества. Около Гостиного двора мы встретились с мальчиками Гумилевыми… Встретив их на улице, мы дальше пошли уже вместе, я с Митей, Аня с Колей, за покупками».
Валерия Срезневская, в ту пору еще Валечка Тюльпанова, видимо, была не совсем в курсе дела, утверждая, что Коля в тот Сочельник впервые увидел Аню Горенко. Судя по стихотворению Ахматовой, где она говорит об «объяснении в любви еще до первой встречи», Гумилев, гимназист 7-го класса, еще раньше обратил внимание на подругу Валечки – зеленоглазую, черноволосую, сказочной гибкости и худобы грустную диковатую девочку – и, не зная ее имени, окрестил русалкой.
Встречу в Сочельник 1903 года никогда не забывал и Николай Гумилев, несмотря на все свои многочисленные любовные приключения. В плане книги о Николае Гумилеве, человеке и поэте, которую Ахматова не успела окончить, главка о начале их отношений обозначена так: «Дафнис и Хлоя (Царско<сельская> ид<иллия>)».
Константин Сомов. Дафнис и Хлоя.
Дафнис и Хлоя – образ из посвященного Ахматовой стихотворения Гумилева – «Современность» (1911).
СОВРЕМЕННОСТЬ
- Я закрыл «Илиаду» и сел у окна.
- На губах трепетало последнее слово.
- Что-то ярко светило – фонарь иль луна,
- И медлительно двигалась тень часового.
- Я так часто бросал испытующий взор
- И так много встречал отвечающих взоров,
- Одиссеев во мгле пароходных контор,
- Агамемнонов между трактирных маркеров.
- Так, в далекой Сибири, где плачет пурга,
- Застывают в серебряных льдах мастодонты,
- Их глухая тоска там колышет снега,
- Красной кровью – ведь их – зажжены горизонты.
- Я печален от книги, томлюсь от луны,
- Может быть, мне совсем и не надо героя…
- Вот идут по аллее, так странно нежны,
- Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.
ЧИТАЯ «ГАМЛЕТА»
1
- У кладбища направо пылил пустырь,
- А за ним голубела река.
- Ты сказал мне: «Ну что ж, иди в монастырь
- Или замуж за дурака…»
- Принцы только такое всегда говорят,
- Но я эту запомнила речь, —
- Пусть струится она сто веков подряд
- Горностаевой мантией с плеч[1].
2
- И как будто по ошибке
- Я сказала: «Ты…»
- Озарила тень улыбки
- Милые черты.
- От подобных оговорок
- Всякий вспыхнет взор…
- Я люблю тебя, как сорок
- Ласковых сестер.
ИЗ ЗАВЕЩАНИЯ ВАСИЛЬКИ
- А княгиня моя, где захочет жить,
- Пусть будет ей вольная воля,
- А мне из могилы за тем не следить,
- Из могилы средь чистого поля.
- Я ей завещаю все серебро[2],
- …
* * *
- И когда друг друга проклинали
- В страсти, раскаленной добела,
- Оба мы еще не понимали,
- Как земля для двух людей мала,
- И что память яростная мучит,
- Пытка сильных – огненный недуг!
- И в ночи бездонной сердце учит
- Спрашивать: о, где ушедший друг?
- А когда, сквозь волны фимиама,
- Хор гремит, ликуя и грозя,
- Смотрят в душу строго и упрямо
- Те же неизбежные глаза.
* * *
- То ли я с тобой осталась,
- То ли ты ушел со мной,
- Но оно не состоялось,
- Разлученье, ангел мой!
- И не вздох печали томной,
- Не затейливый укор,
- Мне внушает ужас темный
- Твой спокойный ясный взор.
1
Плафон знаменитого Одесского театра оперы и балета, восстановленного после пожара 1873 года, в ту пору, когда Анна Горенко приезжала в Одессу к родственникам, украшали четыре медальона работы венского художника Лефлера, исполненные на темы пьес Шекспира. Роспись, особенно сцены из «Гамлета» и «Двенадцатой ночи», поражала роскошной, прямо-таки королевской пышностью; в причудливом свете a не менее роскошных люстр она и впрямь будто струилась с потолка «горностаевой мантией» (примеч. составителя).
2
После свадьбы Николай Гумилев, как и было обещано, дал жене личный вид на жительство, положил на ее имя в банк две тысячи рублей, а главное, подтвердил данное еще в 1909 году слово: Анна не должна чувствовать себя связанной узами брака и может распоряжаться своей судьбой по своей воле (примеч. составителя).
3 
