очень нудно 
41 
— Ну, хорошо, — рассуждал он сам с собою, среди темноты и тараканьего шороха, — ну, пускай, оказался конец этому пространству — коробка этакая громадная[, цилиндр, в котором мы, земля с луной, солнце и все прочее… И хорошо бы оно, кажись, спокойно, ежели оказался конец, — голова не ноет. Так вот нет же! стой! погоди!]. А за коробкой что?.. Опять пространство, которому конца нет?..
Тупая тоска [отчаяния] леденила сердце. Василий Петрович шептал[, стеная]:
— Как же это так?! Почему же?.. В чем же причина?
Две-три «туры», захватывающие ночное время, он боялся наводить беседу на страшные вопросы, не смел поднять глаз к таинственной бездне, разверзавшейся над ним и над землей в торжественно грозном уборе неисчислимых загадок-светил, сиявших как крупные бриллианты, — тогда как Земля, по словам Савы, была видна жителям тех далеких миров лишь едва заметной бледно-голубой звездочкой… [Но влечение к бездне побороло ужас перед нею, и у Василия Петровича снова возникло желание муки для ума, жажда фантасмагорий о неселенных светилах, которые указывал поименно его мечтатель-помощник.]
— Господи, твоя воля! — говорил Василий Петрович уже без трепета, с тихой покорностью человека, примирившегося с неотстранимым ужасом, и следя за указующим перстом Савы[, подъятым над его головой.]. — Творец всемогущий!.. Неужели же — и там… Такие же, к примеру, люди, города, луга, рощицы?.. И поезд, быть может, так же стоит на станции, и механики, как мы, которые смотрят на нас и разговаривают о бледной [миниатюрной] звездочке!.. Ума помраченье!.. Неужели же, Сава Михайлыч, жительствуют и там божьи твари?
— Для человека невозможно, для бога же все возможно! [— устранял Сава священным изречением последние крупицы неверия своего начальника-друга.]
— Ну, страшно подумать обо всем об этом, Сава Михайлыч! [— снова поднимал голову Маров. — ] Взять хошь бы то: нет конца!.. [Что за чудо такое?] Как это мы об этом не подумаем, не вспомним, не закручинимся?! Живем себе[, суетствуем] и не замечаем… Взяли бы хоть то в соображенье, — поезжай, к примеру, курьерским сотни, тысячи лет, и все — пространство, пространство, и нет ему конца!.. В чем же причина, господи ты, боже ты мой?
— Сокрыто от нашего ума создателем! — отзывался на этот тоскливый вопрос Сава и, глубоко вздохнувши, принимался за работу у котла. Разговоры прерывались гулким шумом бегущего паровоза, до следующей остановки, ко времени которой прикапливались в голове Василья Петровича новые вопросы, новые сомнения и тревоги души, терявшей равновесие.
— А как же, Сава Михайлыч, теперича с сошествием Христа на землю? — встревожится вдруг Маров, глубоко обеспокоенный религиозными сомнениями. — Неужели и там то же самое было? — укажет он на звезды. — И, опять же, кончина мира, второе пришествие… Там-то как же?
— И это сокрыто господом от ума человека! — ответит Сава с новым вздохом сокрушения и смирения.
— Гм!.. Мученье, да и только, как начнешь думать!.. Ну, а что же в книгах касательно этого пишут?
— Что же можно писать о том, чего никто, кроме бога, не знает! Понаписано, известно, всякое… Книги от людей, от ума человеческого, а он слаб и короток. Многое от него сокрыто, и, разумеется, для того ради, чтоб не оробел…
Заметивши же, что его ответ, не устраняющий и его собственных сомнений, нисколько не удовлетворил тревожной пытливости товарища, Сава добавит, хмуря брови:
— Грешно и пытаться дознать, что́ отец наш небесный поволил сокрыть от нашего разума!
— Ну, как же так грешно, Сава Михайлыч, — протестует Маров кротко. — Почему же грешно?.. Взять, к примеру, с э[с]тими самыми жителями на звездах: тоже ведь нет от господа бога никаких разъяснений, что там существа существуют, а вот дознались же!
— Не дознались, Василь Петрович, — поправляет его Сава, — не дознались, а выходит так по нашему разуму.
Потому как невозможно, чтобы всемогущий не насоздал иных прочих планет и тварей, лучше нас во много крат… И в Писании говорится: «Утверди воды превыше облак». А ежели — воды, то и все прочее должно быть. Потому как вода — жизни начало. Хочется думать, что создатель, ради своей славы, без конца творил… [Не одних же ж таких гадин, как мы многогрешные, сотворил всемогущий, да и успокоился!
— Дай-то боже, дай-то боже! — благоговейно молит Маров[, всегда готовый отвести в своем сердце самое просторное место всем мыслям и словам симпатичного человека.
41 
