очень нудно 
33 
– Почему же ты сам не скажешь Баффельту, что хочешь?
– Я не могу пробраться туда, – признался упырь. – Их много, они сильны, а я не хочу до поры рисковать. Как видишь, я откровенен с тобой; я могу даже пообещать тебе не трогать тебя и твоих друзей – всех, кого сочтешь нужным. Скажи ему, объясни ему, испугай его. И скажи своей девке, объясни ей, испугай ее. Пока я не обращаю на нее внимания, но…
– Но ты продолжишь убивать?
– А кого здесь жалеть? Ты, сын декана, субкомиссар Секуративной Палаты, дворянин, печешься о жалких отбросах, которые плодятся, как и живут, подобно свиньям?
– Я просмотрел отчеты – ты убил уже девятерых детей.
– Дети стали бы взрослыми, – пожал плечами упырь, – а для меня нет никакой разницы, на какой стадии они послужат мне.
– Третья Книга, так ведь? – спросил Бофранк. – «А дары будут голова, да рука, да сердце, да кишка, да что еще изнутри. И тлен будет, и сушь будет, и мрак ляжет».
– Ты знаешь? Ах да, это тоже сказала тебе она. Тогда тебе легче будет осознать, что я могу сделать и что я сделаю – с тобой или без тебя, с Баффельтом или без оного. Дело лишь в сроках, мой друг. В сроках. И для тебя они означают жизнь, а для меня – лишь досадное промедление, которое я, однако ж, могу стерпеть.
– Могу ли я знать, лжешь ли ты, правдив ли?
– Ты не веришь мне? Что ж, и тут ты прав. Пойми же: мне нет нужды в твоей смерти, в смерти Баффельта и даже в смерти этой девки, что полагает себя сведущей во всем. Я подожду еще десять, двадцать, тридцать лет.
– Но если ты так всесилен, что тебе в моей помощи? Баффельту ты мог бы написать и письмо, в аудиенции нет нужды.
– Да, это так. Но я не могу сложить все части головоломки, которая передо мною. Мне нужно средоточие, мне нужен покой, а мне непрерывно мешают. Скажи Баффельту, скажи своей девке. Испугай их.
– Доказательства. Мне нужны доказательства, – молвил Бофранк, и как раз в этот момент факел зашипел особенно сильно, пламя покачнулось и почти угасло, но вдруг встрепенулось и заиграло с прежней силой.
– Какие?
– Сними хотя бы капюшон.
– Всего лишь?
Упырь небрежно сбросил капюшон за спину, и Бофранк увидел лицо прежнего Клааке – заострившееся, бледное, но почти ничуть не изменившееся. Действительно, несчастный Волтц Вейтль выглядел куда ужасней. Но когда субкомиссар присмотрелся, он увидел и странные, словно бы квадратные, зрачки бывшего секретаря Броньолуса, и остроконечные зубы, и кончик носа, плотоядно подергивавшийся, словно бы у животного.
– Где же пылающие очи? – насмешливо вопросил упырь. – Не знаю уж, откуда повелись эти россказни, ибо не в моих правилах оставлять живыми тех, кто мог увидеть и уж тем паче описать меня.
– Очам твоим, хире Клааке, и вправду не хватает немного огня, – сказал Бофранк и, со всей возможной быстротой вскинув руку с зажатым в ней пистолетом, выстрелил прямо в глаз упыря.
Со страшным воплем отшатнулось гадкое существо, обрушивая за собою забор, и это все, что успел увидеть субкомиссар Бофранк, ибо факел в сей момент зашипел особенно громко, после чего угас.
И верно говорят: своя своих не познаша. Ибо где еще есть столько секретов, кроме как рядом с нами, что рукою подать?
А не ведают, сирые, оттого ищут в маете и сомнениях…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой мы оставляем пока Хаиме Бофранка и многое узнаем о мытарствах юного харе Фолькона и об Альгиусе, прозываемом такоже Собачьим Мастером
Задание, каковое дал юному Мальтусу Фолькону субкомиссар Бофранк, оказалось не из простых. Уже добравшись до Четырех Башен и отпустив возницу, юноша понял, что Бофранк отнюдь не сказал ему, где искать обиталище Альгиуса. Ничего не оставалось, как справиться у прохожего доброго человека, однако таковых отчего-то не попадалось. Несколько оборванцев, жующих табак, тут же принялись отпускать шуточки по поводу платья Фолькона, делая это, правда, в достаточном удалении, так как шпагу свою юноша держал на виду. Наконец доверие его вызвал некий приличного вида старичок, несущий корзину с овощами; к сожалению, на вопрос Фолькона он не только не ответил, но и излил на голову юноши грязнейшие проклятия и богохульства, из чего тот сделал вывод, что старец либо пьян, либо безумен, либо и то и другое вместе.
Ярко нарумяненные девицы с неприлично открытой грудью и в мятых платьях делали ему призывные жесты, какой-то плешивый гугнивец увязался следом с явным желанием обрезать кошелек. Дабы как-то укрыться от все множащихся неблагожелательных взоров, Фолькон юркнул в небольшую харчевню, не успевши даже прочесть ее вывеску, и только внутри понял, как жестоко ошибся.
33 
