34 
После полуторалетнего беспримерного труда Чома покинул Занскар, собираясь продолжить сбор материалов для словаря в других монастырях. Еще в Зангле местные жители стали к нему подозрительны: почему он, интересуясь буддистскими книгами, не идет в монахи? Зачем изучает, помимо священных книг, историю и географию? Приближенные последнего ладакского короля могли думать, что он шпион какой-нибудь европейской державы или тайный уполномоченный индийско-британского правительства. Чома и не предполагал, что в английском поселке Сабатху он окажется под таким же подозрением, но только со стороны английских властей. Подозрение вызвало то, что он, европеец, прибыл в Сабатху в тибетской одежде. На донесение коменданта от начальства пришел ответ: «Прошу задержать европейского путешественника до получения мною указаний от главного консула из Дели». Для служаки-военного «задержать» означало «арестовать как шпиона». Ответ из Дели содержал требование «мистеру Чоме» написать подробный рапорт о себе и о своих планах. В нем он описал свой предшествующий путь, отчитался о своих научных трудах, изысканиях и планах на будущее, для осуществления которых попросил содействия и помощи от Калькуттского Азиатского общества. Ответ на рапорт разогнал сгустившиеся над Чомой тучи: его планы на основании его аргументов сочли важными и значительными и выделили ему ежемесячную стипендию в 50 рупий. Кёрёши вновь облачился в восточный кунтуш и пустился в путь, который на этот раз лежал на север, в провинцию Базехр, к монастырю в Канаме. Три года ровным счетом он прожил в лачуге возле канамского монастыря, готовя материалы для своего словаря. «Две грубые скамьи и пара еще менее удобных стульев составляли всю обстановку его маленького жилища, но помещение производило впечатление жилого, потому что вокруг его хозяина в стройном порядке были уложены тома Танджура и Канджура, тибетские произведения, манускрипты и тексты», – записал доктор Джерард, навестивший Чому в его канамском уединении. Все деньги, которыми снабжало его правительство Британской Индии, Чома тратил на оплату труда ламы, слуг из монастыря и на покупку книг, себе оставлял только минимум на скудное питание да простую одежду.
В ноябре 1830 года он покинул Канам, чтобы проследовать в Калькутту для издания своих трудов. И грамматика, и «Опыт словаря» были изданы в 1834 году тиражом по 500 экземпляров. Ученый не претендовал на гонорар: он предложил его своим патронам в качестве благодарности за их поддержку. Пока же его труды готовились к печати, он жил в особняке Бенгальского Азиатского общества. Там он жил несколько лет, после своего путешествия в Сикким, работая библиотекарем Общества, писал свои рукописи, составлял каталоги санскритских и тибетских книг, писал научные труды и статьи для научных журналов «Journal of the Asiatic Society of Bengal» и «Asiatic researches», посвященные тибетской литературе и языку. Именно они заложили основы совершенно новой отрасли в ориенталистике – тибетологии, которая теперь преподается в каждом уважающем себя европейском университете. Один из его трудов, «Будда и его учение», многократно переводился на разные языки и переиздавался в прошлом и нашем столетии. Помимо избрания почетным членом научных обществ в Великобритании и на родине, произошло еще одно радостное событие: собранные для Чомы по подписке по всей Венгрии деньги, посланные ему в Тегеран еще в 1821 году, наконец нашли своего адресата. Но Чома привык давать, а не получать. Поэтому он написал в Эньед своим профессорам, прося их в качестве благодарности за оказанную ему поддержку принять от него полученную с родины помощь и сэкономленные им деньги – всего 450 золотых.
Самое интересное свидетельство о его калькуттских годах оставил венгерский путешественник – художник Агоштон Шёффт, который нарисовал в Калькутте единственный достоверный прижизненный портрет Чомы Кёрёши. Шёффт запечатлел его не только карандашом, но и пером: «Между прочим, должен признаться, мне не доводилось встречать человека чуднее и необыкновеннее. Он живет затворником в здании Азиатского общества, откуда редко выходит. Вечером совершает краткую прогулку по двору, а затем велит запирать себя в комнате, и когда я во время моих вечерних прогулок верхом желал навестить его, мне всегда приходилось ждать, покуда слуги принесут ключи, и я всегда находил его среди книг. Он был весел, смеялся и всегда приходил в отличное расположение духа, когда мог поговорить о Венгрии».
34 
