очень нудно 
27 
— Характер ран не позволяет мне дать точную оценку, но, судя по общему впечатлению, мы имеем дело с одним и тем же человеком. Довольно странный тип, между прочим. Это напоминает мне… — начинает он, явно собираясь перечислить все интересные случаи, с которыми имел дело.
— Этого я достану, уж поверьте! — перебивает Лорье, охваченный яростью.
Доктор недоверчиво вздыхает, выбивает трубку.
— Надеюсь! Вам за это деньги платят! Ладно, я составлю для вас предварительный отчет. Думаю, что судья потребует проведения полного вскрытия в Марселе.
Лорье соглашается. Доктор прощается. Шнабель и Иветт присоединяются к нам, в воздухе разливается аромат ликера. Лорье протяжно вздыхает. Шнабель покашливает. Иветт сморкается. Я чешусь. Наверное, мы похожи на грустных и растерянных животных.
— Мне не удалось связаться с господином Андриоли, — вдруг говорит Лорье. — Мобильный временно недоступен. Вам нельзя здесь оставаться одним, — добавляет он решительно. — Госпожа Ачуель, ваша приятельница, могла бы приютить вас?
— О, я не знаю… Мы об этом не думали… Не хочу ее беспокоить, — бормочет застигнутая врасплох Иветт.
— Обсудите это с ней и держите меня в курсе.
Он выходит вместе со Шнабелем, и мы остаемся наедине с малопривлекательной перспективой пребывания в ГЦОРВИ.
6
Ну, вот!
Нас устроили в двух маленьких комнатках в мансарде, обшитых сосновыми панелями, с видом на горы, как поведала Иветт.
Милая Франсина устроила нам очередной небольшой исторический экскурс, напомнив, что в начале века Кастен собирались сделать термальным курортом, потому что тут был серный источник, к настоящему времени иссякший. Именно в то время в здании Центра организовали интернат для больных, хилых, несчастных детишек: недоедание, анемия, туберкулез и все такое. Их отправляли в горы, тогда это называли «воздухолечение». Внутреннюю отделку старой казармы обновили, приспособив под нужды больных постояльцев. Лечебные кабинеты, кабинеты для водных процедур, и так далее. Три этажа здания обслуживаются большим, недавно модернизированным лифтом.
Милая Франсина дала мне план здания, напечатанный азбукой Брайля, а Юго провез меня по всем помещениям, чтобы я могла хоть как-то ориентироваться самостоятельно. Жюстина, Летиция и Леонар живут на том же этаже, что и мы. Такое соседство не должно меня беспокоить. Самые подвижные постояльцы размещены на втором этаже, рядом с воспитателями. Жан-Клоду выделена специальная комната на первом этаже, напротив комнаты Яна.
Я объезжаю на кресле свои новые владения: кровать, комод, шкаф, откуда приятно пахнет лавандой. Окно находится выше моей головы; подняв руку, я могу дотянуться до задвижки. Стук в дверь. Я не кричу «войдите!», но кто-то входит.
— Элиз? Вы тут?
Это Жюстина. Я медленно еду на ее голос, натыкаюсь на вытянутую руку.
— Здравствуйте! Надеюсь, я вам не помешала. Я просто зашла узнать, что новенького.
Я, понятное дело, сижу молча, а писать смысла нет — она все равно не может прочесть. Я просто быстро стучу три раза по ободу колеса.
— Вы знаете азбуку Морзе? — спрашивает Жюстина как бы между прочим.
Ответа нет.
— Я вас научу, это просто. Так мы сможем общаться.
Это заменит мне палец и блокнот.
— Я пошла. До вечера.
Она натыкается на косяк двери, хихикает, потом уходит по коридору. Где-то хлопает дверь. Она еще плохо освоилась с помещением, ей, наверное, трудно тут ходить. А мне, честно говоря, легче, ведь меня чаще всего везут. Не всегда туда, куда я хочу, но…
Пользуюсь минуткой покоя, чтобы попытаться расслабиться. Долгий вдох, выдох, и так раз десять. Стараюсь освободиться от мыслей. Сосредотачиваюсь на образе острого горного пика, покрытого снегом, на гробовом спокойствии вершин. В сияющем голубом небе взад и вперед с протяжными криками летают чайки. Ладно-ладно, я знаю, что в горах нет чаек, но в моих медитациях они есть. Снег и соль сверкают одинаково, горизонт виден так же отчетливо. Белое, голубое. Голубизна радужной оболочки на белой роговице. Ах, дьявол, все напрасно! Стук в дверь, я вздрагиваю.
Дверь открывается. Неуверенные шаги. Кашель. Мужской кашель. Я нервно сжимаю обод колеса.
— До-б-ро… по — жа — ловать… , — с трудом выговаривает низкий голос.
Мужчина замолкает, слышу свистящее дыхание.
— Со-се-д… Ле-о-нн-ар.
А, знаменитый Леонар! Сумрачный молодой ученый, утративший дар речи. Я наугад протягиваю руку. Теплые пальцы на моей кисти. Легкое пожатие, и он выпускает мою руку. Неловкие шаги, тишина, дверь закрывается.
27 
