очень нудно 
34 
— Лучше. Сегодня понадобилось десять минут. Потом она убежала с Давидом, играть в индейцев.
— В индейцев?
— Наверняка и сейчас играют.
Фредрик сидел в кухоньке, за столом, здесь было его рабочее место. Он встал, с радиотелефоном в руке прошел в еще меньшее помещение, которое называл гостиной, и сел в кресло. Агнес позвонила как раз вовремя, можно ненадолго избавиться от необходимости глазеть на пустой экран. Он уже хотел спросить, как дела в Стокгольме, как ей вообще живется, хотя редко собирался с духом, боясь ответа, боясь услышать, что ей хорошо, что у нее тоже появился новый друг, и сейчас подбирал непринужденную формулировку и, кажется, нашел подходящую, как вдруг уперся взглядом в экран телевизора, который по-прежнему беззвучно работал.
— Агнес, подожди минутку.
Черно-белый кадр — улыбающийся мужчина, темноволосый, короткостриженый. Фредрик узнал лицо. Он видел его недавно. Сегодня. Тот папаша на скамейке. Перед «Голубкой». Они поздоровались. Он сидел на скамейке прямо у калитки, ждал.
Фредрик подошел к телевизору, прибавил громкость.
Новая фотография папаши. Цветная. Сделанная в тюрьме. На заднем фоне стена. По бокам два охранника. Он махал в камеру. По крайней мере, так казалось.
Скороговорка диктора. У них у всех одинаковые голоса. Трескучие, с ударением на каждом слове, нейтральные, безликие голоса.
Диктор сказал, что человеку на фотографиях, папаше со скамейки, тридцать шесть лет и зовут его Бернт Лунд. Что в девяносто первом его посадили за серию изнасилований малолетних девочек. Что в девяносто седьмом посадили снова за серию изнасилований малолетних девочек, завершившуюся печально известным скарпхольмским убийством, когда две девятилетние девочки были жестоко изнасилованы и убиты в подвальном отсеке. Что сегодня рано утром по дороге в больницу он сбежал из закрытого отделения для сексуальных преступников Аспсосской тюрьмы. Фредрик сидел молча.
Он ничего не слышал, увеличил громкость, но не слышал.
Мужчина на фотографии. Он с ним поздоровался.
Потом один из тюремных начальников, весь в поту, мямлил перед камерой, с микрофоном у рта.
Хмурый пожилой полицейский сказал: «Без комментариев», а в заключение обратился с просьбой к общественности сообщать, кто что видел.
Он с ним поздоровался.
Этот тип сидел на скамейке у калитки, и он ему кивнул, когда пришел и когда уходил. Фредрик оцепенел.
Услышал в трубке оклик Агнес, ее резкий голос вонзился в ухо. Пусть кричит.
Незачем было с ним здороваться. Незачем кивать.
Он взял телефон:
— Агнес. Я не могу сейчас разговаривать. Мне нужно кое-куда позвонить. Я кладу трубку.
Он нажал одну из кнопок на трубке, стал ждать гудка.
Она осталась на линии.
— Агнес, черт подери! Положи трубку!
Он швырнул телефон на пол, вскочил, побежал на кухню, к куртке, висящей на стуле, нашел в кармане мобильник, набрал номер Микаэлы в детском саду.
•
Ларс Огестам оглядел зал суда. Сборище посредственностей.
Присяжные заседатели с их политическими задачами и усталым взглядом дилетантов; судья ван Бальвас, которая еще в начале разбирательства действовала непрофессионально, недвусмысленно выказав предвзятое отношение к лицам, привлеченным к ответственности за сексуальные преступления; обвиняемый Хокан Аксельссон, который даже в ходе судебного процесса оказался не способен проявить хоть какие-то эмоции по поводу того, что его деяния означали для многих несовершеннолетних; конвоиры у него за спиной, делающие вид, будто все понимают; семеро газетных репортеров впереди, на скамье для прессы, которые усердно строчили в блокнотах, но даже в подробных записях не могли правильно воспроизвести допрос; две дамы в глубине, которые присутствовали на всех процессах, так как вход был свободный, а вдобавок это бесплатное развлечение и их гражданское право; группа прыщавых студентов-юристов в самом конце зала, которые — как и он сам всего несколько лет назад — превращали судебный процесс, полный отчаяния поруганных детей, в учебную задачу и в конце концов в отличную отметку.
Ему хотелось крикнуть им всем, чтобы они покинули зал суда или хотя бы помалкивали.
Но он был хорошо воспитан, амбициозен, вступил в должность прокурора сравнительно недавно и хотел заниматься чем-нибудь помасштабнее, нежели дела сексуальных преступников и мелких наркодилеров, хотел подняться как можно выше, и ему хватало ума держать свое мнение при себе, он обвинял, он готовил обвинение и, когда начинались слушания, знал больше, чем кто-либо другой в зале, и обвиняемому требовался чертовски хороший адвокат, чтобы мало-мальски оспорить его доводы.
34 
