очень нудно 
74 
— Она была сговорчивой.
Общение самого Джека с противоположным полом было ужасным, но у Патрика все вышло иначе. Он не разглядел в Тине шлюху, но воспринял ее как натуру уязвимую, поддающуюся влиянию. Он наивно полагал, что красота и воспитание помогут ему изгнать демонов. Тина Мартелл могла стать его подругой, а потом и выйти бы за него замуж. Патрик убеждал себя, что он преобразит ее, а она — его. Когда Тина забеременела, он решил, что его план сработал даже лучше, чем он надеялся. Глупое заблуждение, но оно показывает, как безнадежно неопытен он был. Джек кинул мрачный взгляд на дверь спальни.
— Полагаю, вы знаете, что Тина вовсе не мечтала о семейной жизни и сделала…
— Аборт. Да, я знаю.
— В отличие от Патрика, она знала, чего хочет, и Патрик, ребенок, ссуда на строительство дома в ее планы не входили. Думаю, она его никогда не любила.
— Вряд ли она вообще это умеет, — сказал я.
Джек согласился насчет Тины. Большинство геев, пройди они через такой опыт, отказались бы от фантазий о преображении и примирились с реальной жизнью.
— Вы знаете, это похоже на реакцию отрицания, через которую проходят наши родители. Когда я сказал отцу, что я гей, он отреагировал пугающе спокойно: «Ты просто не встретил настоящую девушку, — сказал он. — Только и всего. Ладно, поедем в Цинциннати и посмотрим игру «Редс». [35] И мама реагировала точно так же.
Потерпев поражение с попыткой преображения, но все еще не желая принимать себя таким, какой он есть, Патрик, по словам Джека, заболел. У него появились навязчивые идеи. Недуг прогрессировал именно так, как мне описывала доктор Фрайар. Когда я спросил Джека о хождении по квадрату, он удивился и впечатлился.
— Патрик говорит, что симптомы почему-то ослабели на первом курсе. Он погрузился в учебу, увлекся студенческим самоуправлением. Он старался, но даже самая лучшая маскировка в конце концов подводит — не всегда удавалось подавлять свое влечение к мужчинам. К началу второго курса симптомы усилились, Патрик стал все чаще впадать в состояние тревожности, паниковать.
— Нэнси Ластиг!
Джек удрученно покачал головой.
— Это была еще одна Тина Мартелл. Но Патрик начал посещать психотерапевта, доктора Блума.
— Я не знал.
— Неужели есть что-то, чего вы не знаете? — Джек притворился пораженным. — Мы познакомились именно в то время, когда он встречался с Нэнси. Кэти несколько раз приходила с ним в бар — конечно, я тогда не знал, кто она такая. Не могу сказать, как именно все случилось, но меня потянуло к нему. Он божественно красив, но это не главное. Возможно, меня тянет к мужчинам с червоточинкой, не знаю…
— Он говорил о своей… ну…
— Господи, нет конечно! — засмеялся Джек. — Но мы всегда знаем. Как афроамериканцы могут безошибочно вычислить светлокожего собрата или сестру, пытающихся сойти за белых.
Джек сказал, что испытывал к Патрику чувство ревнивой дружбы, но старался никогда не обсуждать собственную гомосексуальность. Вскоре Патрик стал приходить в бар «У Пути» без Кэти, и тогда Джек играл роль терпеливого бармена, выслушивал жалобы Патрика на грубых соседей по общежитию и рассказы об отношениях с Нэнси. Потом, в конце марта или в самом начале апреля, что-то изменилось.
— Он начал приходить очень часто, по нескольку раз в неделю, — продолжил Джек. — Вряд ли его привлекало пиво или музыкальный автомат. Ведь от университета Хофстра до Сити и обратно — путь неблизкий. Он коротко постригся и слегка флиртовал со мной.
И тут меня снова осенило:
— Черт подери! «Калигула»! Там была пара, от которой… Нэнси убежала, а он остался. Вы хотите сказать, что он… он решился?..
Джек кивнул.
— Патрик наконец решился на эксперимент. Прийти туда с Нэнси было работой, неприятным заданием. Когда она убежала, он словно получил выходной, освободился от нее. Вы когда-нибудь бывали в секс-клубе?
— Подобном «Калигуле»? Нет.
— Я сам их не очень люблю, — быстро сказал Джек, — но атмосфера там пьянящая.
— Это рок, — произнес я.
— Что-что?
— Нэнси Ластиг так сказала, ну, или почти так. И еще: «В «Калигуле» было потрясающе: и сладко, и опасно».
— Итак, Патрик наконец освободился. Помогла анонимность. Никто его не знал. Никому не было дела до того, сколько политических ударов получил его отец и горевал ли он о смерти Фрэнсиса-младшего. При отсутствии зрителей он… ну…
74 
