Последние отзывы

  12  

Первым появился король Генрих III, бледный, почти совсем лысый, хотя в то время ему было не более тридцати пяти лет; глаза в темных орбитах глубоко запали, нервная судорога кривила рот.

Он вошел, угрюмый, с безжизненным взглядом, одновременно и величественный, и едва держащийся на ногах, странно одетый и передвигающийся, больше тень, чем человек, больше призрак, чем король. Для подданных он являлся загадкой, недоступной их пониманию и так и не разгаданной; при его появлении они недоумевали, что им делать – кричать «Да здравствует король» или молиться за упокой его души.

На Генрихе была короткая черная куртка, расшитая черным позументом, ни орденов, ни драгоценностей – лишь на маленькой шапочке сверкал один бриллиант – пряжка, придерживающая три коротких завитых пера. В левой руке он держал черную болонку, которую прислала ему в подарок из своей тюрьмы его невестка Мария Стюарт:^[6] на шелковистой шерсти собачки выделялись его длинные, белые, словно выточенные из алебастра, пальцы.

За ним шла Екатерина Медичи,^[7] уже согбенная годами, ибо королеве-матери было в ту пору шестьдесят шесть – шестьдесят семь. Тем не менее голову она держала еще твердо и прямо. Из-под привычно нахмуренных бровей устремлялся острый взгляд, но, несмотря на это, она в своей неизменно траурной одежде и с матово-бледным лицом походила на восковую статую.

Рядом с ней возникло грустное кроткое лицо королевы Луизы Лотарингской – жены Генриха III, на первый взгляд ничем не замечательной, но на самом деле верной подруги его несчастливой, полной треволнений жизни.

Королева Екатерина Медичи намеревалась присутствовать при своем триумфе.

Королева Луиза шла смотреть казнь.

Король Генрих замышлял важную сделку.

Эти три оттенка чувств отражались на высокомерном челе первой, в покорном выражении лица второй, сумрачной озабоченности третьего.

За высокими особами, на которых с любопытством глазел народ, следовали два красивых молодых человека – одному было лет двадцать, другому не больше двадцати пяти.

Они шли рука об руку, несмотря на этикет, не допускающий, чтобы в присутствии монархов, как и в церкви перед лицом бога, люди наглядно выражали свою взаимную привязанность.

Они улыбались: младший – какой-то невыразимо печальной, старший – пленительной, покоряющей улыбкой. Они были красивы, высокого роста, родные братья.

Младшего звали Анри де Жуаез, граф дю Бушаж; второй был герцог Анн де Жуаез. Еще недавно он известен был под именем д'Арк. Но король Генрих, любивший его превыше всего на свете, год назад назначил своего фаворита пэром Франции, превратив виконтство де Жуаез в герцогство.

К этому фавориту народ не испытывал ненависти, которую питал в свое время к Можирону, Келюсу и Шомбергу,^[8] ненависти, унаследованной одним лишь д'Эперноном.

Поэтому собравшаяся на площади толпа встретила государя и обоих братьев не слишком бурными, но все же приветственными кликами.

Генрих поклонился народу серьезно, без улыбки, затем поцеловал собачку в голову и обернулся к молодым людям.

– Прислонитесь к ковру, Анн, – молвил он старшему, – вы устанете все время стоять. Это может продлиться довольно долго.

– Надеюсь, – вмешалась Екатерина, – что это будет долгое и приятное зрелище, сир.

– Вы, значит, полагаете, что Сальсед заговорит, матушка? – спросил Генрих.

– Господь бог, надеюсь, повергнет врагов наших в смущение. Я говорю «наших врагов», ибо они также и ваши враги, дочь моя, – добавила она, обернувшись к королеве; та, побледнев, опустила свои кроткие глаза.

Король с сомнением покачал головой. Затем, снова обернувшись к Жуаезу и заметив, что тот, несмотря на его слова, продолжает стоять, сказал:

– Послушайте же, Анн, – сделайте, как я вам советую. Прислонитесь к стене или обопритесь на спинку моего кресла.

– Ваше величество поистине слишком добры, – сказал юный герцог, – я воспользуюсь вашим разрешением лишь тогда, когда по-настоящему устану.

– А мы не станем дожидаться, чтобы ты устал, не правда ли, брат? – тихонько прошептал Анри.

– Будь покоен, – ответил Анн больше взглядом, чем голосом.

– Сын мой, – произнесла Екатерина, – по-моему, там, на углу набережной, происходит какая-то свалка?

– И острое же у вас зрение, матушка! Да, действительно, кажется, вы правы. Какие же у меня плохие глаза, а ведь я совсем не стар!

  12