Последние отзывы

  246  

– Судя по всему он погиб, – ответил Анри.

– А точно ли это?

– Онисские кавалеристы видели труп его лошади и по одному признаку опознали его самого. Лошадь тащила за собой тело всадника, нога которого застряла в стремени, а голова была под водой.

– Это горестный для Франции день… – молвил адмирал. Затем, обернувшись к своим людям, он громко объявил:

– Не будем терять понапрасну времени, господа! По всей вероятности, как только вода спадет, на нас будет произведено нападение. Нам надо окопаться здесь, пока мы не получим продовольствия и достоверных известий.

– Но, монсеньер, – возразил кто-то, – кавалерия не сможет действовать. Лошадей кормили последний раз вчера около четырех часов, они, несчастные, подыхают с голоду.

– На нашей стоянке имеется зерно, – сказал онисский офицер, – но как быть с людьми?

– Если есть зерно, – ответил адмирал, – мне большего не надо. Люди будут есть то же, что и лошади.

– Брат, – прервал его Анри, – прошу тебя, дай мне возможность хоть минуту поговорить с тобой наедине.

– Я займу этот поселок, – ответил Жуаез, – найди какое-нибудь жилье для меня и жди меня там.

Анри вернулся к своим спутникам.

– Теперь вы среди войска, – заявил он Реми. – Послушайтесь меня, спрячьтесь в помещении, которое я подыщу. Не следует, чтобы кто-нибудь видел вашу госпожу. Сегодня вечером, когда все заснут, я соображу, как обеспечить вам большую свободу.

Реми и Диана заняли помещение, которое уступил им офицер онисских кавалеристов, с прибытием Жуаеза ставший всего-навсего исполнителем распоряжений адмирала.

Около двух часов пополудни герцог де Жуаез под звуки труб и литавр вступил со своими частями в поселок, разместил людей и дал строгие приказы, которые должны были воспрепятствовать какому-либо беспорядку.

Затем он велел раздать людям ячмень, лошадям овес и воду тем и другим; несколько бочек пива и вина, найденных в погребах, были по его распоряжению отданы раненым, а сам он, объезжая посты, подкрепился на глазах у всех куском черного хлеба и запил его стаканом воды. Повсюду солдаты встречали адмирала как избавителя возгласами любви и благодарности.

– Ладно, ладно, – сказал он, оставшись с глазу на глаз с братом, – пусть только фламандцы сунутся сюда, я их разобью наголову, и даже – богом клянусь – я их съем, так как голоден как волк, а это, – шепнул он Анри, швырнув подальше кусок хлеба, который он только что притворно ел с таким восторгом, – пища совершенно несъедобная.

Затем, обхватив руками шею брата, он сказал:

– А теперь, дорогой мой, побеседуем, и ты мне расскажешь, каким образом очутился во Фландрии. Я был уверен, что ты в Париже.

– Брат, жизнь в Париже стала для меня невыносимой, вот я и отправился к тебе во Фландрию.

– И все это по-прежнему от любви? – спросил Жуаез.

– Нет, с отчаяния. Теперь, клянусь тебе, Анн, я больше не влюблен; моей страстью стала отныне неизбывная печаль.

– Брат, – воскликнул Жуаез, – позволь сказать тебе, что ты полюбил очень дурную женщину.

– Почему?

– Да, Анри, случается, что на определенном уровне порока или добродетели твари земные преступают волю божью и становятся человекоубийцами и палачами, что в равной степени осуждается церковью. И когда от избытка добродетели человек не считается со страданиями ближнего, это – варварское изуверство, это отсутствие христианского милосердия.

– Брат мой, брат! – воскликнул Анри. – Не клевещи на добродетель.

– О, я и не думаю клеветать на добродетель, Анри. Я только осуждаю порок. И повторяю, что это – дурная женщина, и даже обладание ею, как бы ты его ни желал, не стоит тех страданий, которые ты испытал из-за нее. И – бог ты мой! – это как раз тот случай, когда можно воспользоваться своей силой и властью, воспользоваться для самозащиты, а отнюдь не нападая. Клянусь самим дьяволом, Анри, скажу тебе, что на твоем месте я бы приступом взял дом этой женщины, я бы взял ее себе, как ее дом, а затем, когда, по примеру всех побежденных людей, становящихся перед победителем такими же смиренными, какими они были яростными до борьбы, она бы сама обвила руками твою шею со словами: «Анри, я тебя обожаю!», – тогда бы я оттолкнул ее и ответил ей: «Прекрасная сударыня, теперь ваша очередь, я достаточно страдал, теперь пострадайте и вы».

Анри схватил брата за руку.

– Ты сам не веришь ни одному слову из того, что говоришь, Жуаез, – сказал он.

  246