очень нудно 
270 
– Вернись, но побыстрее.
– Ты написал свирепому Беарнцу письмо.
– А что ты о нем знаешь?
– Да я же его прочел.
– И что ты о нем думаешь?
– Что хотя оно было неделикатно по содержанию, зато весьма хитро по форме.
– Оно должно было их поссорить.
– И поссорило бы, если бы Генрих и Марго были обычной супружеской парой.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что Беарнец совсем не дурак.
– О!
– И что он догадался.
– Догадался о чем?
– О том, что ты хочешь поссорить его с женой.
– Это было довольно ясно.
– Да, но гораздо менее ясной была цель, которую ты преследовал, желая их поссорить.
– А, черт! Что касается цели…
– Да. Так вот, представь себе, треклятый Беарнец вообразил, что ты преследовал весьма определенную цель: не отдавать за сестрой приданого, которое ты остался должен!
– Вот как!
– Да, вот что этот чертов Беарнец вбил себе в голову.
– Продолжай, Шико, продолжай, – сказал король, внезапно помрачнев.
– Как только у него возникла эта догадка, он стал таким, каков ты сейчас, – печальным, меланхоличным.
– Дальше, Шико, дальше!
– Так вот, это отвлекло его от развлечений, и он почти перестал любить Фоссэз.
– Ну и что ж!
– Все было, как я тебе говорю. И вот он предался новому увлечению, о котором я тебе говорил.
– Но он же какой-то перс, этот человек, язычник, турок! Двоеженец он, что ли? А что сказала на это Марго?
– На этот раз ты удивишься, сынок, но Марго пришла в восторг.
– От беды, приключившейся с Фоссэз? Я это хорошо понимаю.
– Нет, нет, нисколько. Она пришла в восторг по причине вполне личной.
– Ей, значит, нравится принимать роды?
– Ах, на этот раз она будет не повивальной бабкой.
– А чем же?
– Крестной матерью, ей это обещал муж, и в настоящий момент там уже бросают народу конфеты по случаю крестин.
– Во всяком случае, конфеты он покупал не на доходы со своих владений.
– Ты так полагаешь, мой король?
– Конечно, ведь я отказываюсь предоставить ему эти владения. А как зовут новую любовницу?
– О, эта особа красивая и сильная, у нее роскошный пояс, и она весьма способна защищаться в случае, если подвергнется нападению.
– И она защищалась?
– Конечно!
– Так что Генрих был отброшен с потерями?
– Сперва да.
– Ага! А затем?
– Генрих упрям. Он возобновил атаку.
– И что же?
– Он ее взял.
– Как так?
– Силой.
– Силой!
– Да, с помощью петард.
– Что ты порешь чепуху, Шико?
– Я говорю правду.
– Петарды! А кто же эта красавица, которую берут с помощью петард?
– Это мадемуазель Кагор.
– Мадемуазель Кагор?
– Да, красивая, высокая девица, считавшаяся нетронутой, как Перонна, опирающаяся одной ногой на реку Ло, другой на гору и находящаяся или, вернее, находившаяся под опекой господина де Везена, храброго дворянина из числа твоих друзей.
– Черти полосатые! – в ярости вскричал Генрих. – Мой город! Он взял мой город!
– То-то и есть! Понимаешь, Генрике, ты не соглашался отдать город Беарнцу, хотя обещал это сделать. Ему ничего не оставалось, как взять его силой. Кстати, вот письмо, которое он велел передать тебе в собственные руки.
И, вынув из кармана письмо, Шико передал его королю.
Это было то самое письмо, которое Генрих Наваррский написал после взятия Кагора и которое заканчивалось словами:
«Quod mihi dixisti, profuit multum; cognosco meos devotos, nosce tuos. Chicotus caetera expediet».
Что означало:
«То, что ты мне сообщил, было для меня весьма полезно. Я своих друзей знаю, узнай своих. Шико доскажет тебе остальное»
Глава 15
О том, как Генрих, получив известия с юга, получил вслед за тем известия с севера
Король пришел в такое неистовство, что с трудом прочитал письмо.
Пока он разбирал латынь Беарнца, весь содрогаясь от нетерпения, да так, что от его судорог поскрипывал паркет, Шико, стоя перед большим венецианским зеркалом, висевшим над чеканным серебряным туалетным столом, любовался своей выправкой и безграничным изяществом своей фигуры в походном снаряжении.
Безграничным – здесь вполне уместное слово, ибо никогда еще Шико не казался таким высоким. Его изрядно облысевшая голова была увенчана островерхим шлемом, напоминавшим причудливые немецкие шишаки, что изготовлялись в Трире и в Майнце. В данную минуту он был занят тем, что надевал на свой потертый и лоснящийся от пота жилет короткую походную кирасу, которую перед завтраком положил на буфет. Вдобавок он звонко бряцал шпорами, более пригодными не для того, чтобы пришпоривать коня, а чтобы вспарывать ему брюхо.
270 
