очень нудно 
50 
— Выпали из кармана, когда я по кухне шастал. А вы, слоняры, их запинали в какой-нибудь угол.
— Но я уверен, что ты их положил на стол… — затянул свою старую песню Кука.
— И куда они испарились? Барабашки что ли утащили?
— Может барабашки, а может кто-нибудь из этих, — Кука кивнул в сторону Зорина и компании.
— За фиг? — взвыл Зорин. — И на фига? — похоже с перепугу он забыл свой родной, 5 лет изучаемый в институте, язык.
— А вдруг вы еще кого замочили и труп в одной их комнат заперли…
— Е-рун-да! — смело отчеканил Зорин. — А по-вашему — фигня на постном масле! У нас не было ни времени, ни возможности. И вообще, — не на шутку разошелся Юрка, — хватит на нас с Левой наговаривать. Существует же такое понятие, как презумпция невиновности.
— Не треньди, — огрызнулся Артемон. — Кука просто так сказал…
— Почему же? Мне это толстяк с самого первого взгляда не понравился. У него рожа маньячная. Потом, он все время поет, а это не нормально…
Достойно ответить обидчику Зорин не успел, ибо пока он формулировал едкую фразочку, голосок подала, до сего момента незаметная и неслышная, Изольда.
— А как мы теперь из здания выйдем? Мы же не откроем дверь…
— А че? Жить здесь останемся, — юморил Артемон. — Жрачки-то полно, на сырое мясо перейдем…
— Нет, правда? — Изольда даже порозовела от удовольствия — ей видимо пришлась по душе мысль о житье с Артемоном под одной крышей.
— Девушка, — раздраженно вякнул Кука, очевидно, поклонница босса его бесила, почти так же сильно, как Зорин. — Вы что в бункере что ли сидите?
— Нет, — пролепетала бухгалтерша.
— Вот и я говорю. Дверь взломать — как чихнуть.
— А давайте лучше окно высадим, — возбужденно предложил Артемон — как я поняла, тяга к разрешению была у него в крови.
— Давайте, — поддакнул Суслик, этот после щедрого Артемонова жеста, готов был идти за кумиром хоть на край света.
— Ничего мы высаживать не будем, — с нажимом произнесла я. — И ломать тоже. В фойе огромные фрамуги, они закрываются на простейшую щеколду, откроем, и вылезем.
— Не-е. Я в форточку не полезу, — скривился Артемон. — В падлу.
— Бить стекла, значит, не в падлу …
— Я домушник что ли, что бы через фортку лазать? Говорю, стекло раздолбим. Значит, раздолбим.
— Зачем?
— Охота мне, — лаконично ответил Артемон. — А за ущерб я заплачу. Без базара.
— Тебе что, май месяц на дворе? Помещение же выстудим.
— Так это же еще лучше! Труп разложиться не успеет…
— Хватит болтать, — разозлилась я и со злости треснула Артемона по загривку. — Иди и ломай дверь.
Все притихли, ожидая — с какой части моего тела этот приблатненный мамонт начнет растерзание за неуважение. Но Артемон удивил.
— Да ладно тебе. Не дерись. Я так, шуткую, — миролюбиво буркнул он, потирая затылок.
Потом встал, распрямив свои богатырские плечи, похрустел суставами, побил кулаком (кулак с мою голову, честное слово!) по ладони — короче, приготовился к атаке на несчастную дверь. Потом, царственно нам кивнув, вышел.
Мы за ним.
13.
Дверь Артемон выломал с первого захода. Долбанул с разлета плечом — она и распахнулась. Банкира это даже разочаровало, он, видимо, надеялся растянуть удовольствие, и покрушить казенное здание подольше.
Мы вывалились на улицу. На воле было еще темно, но горизонт уже поголубел и проснулись первые дятлы — издали была слышна их бодрая дробь.
— Ну? — спросил Артемон, стряхивая с рукава своей фирменной джинсовки вылетевшие из косяка щепки. — Кто со мной рванет?
— А что, уже пора? — взволновалась Изольда. Ну никак она не хотела отпускать от себя своего героя. Ну ни как!
— Пора, — подтвердил банкир, убив бухгалтершу окончательно. — Еще часок, и совсем рассветет.
Кука помялся, встряхнулся, поправил свою шапочку и произнес:
— Думаю, что никто не будет против… Мне кажется, ехать должны мы с Артемом. Как самые…
— Какие еще самые? Это еще почему? — ни с того, ни сего взбеленился Лева Блохин. Видимо, он еще не оставил своей затеи — произвести на меня впечатление. — Я, может, тоже хочу… Я, может, тоже могу… А то все вы… как я не знаю…
— Ты о чем, парняга? — прищурился Артемон.
— Как будто и без вас… это самое… — нечленораздельно бухтел Лева — видимо, от волнения он позабыл те немногие слова, которые знал. — Я то же могу. На лыжах… И на коньках. Если надо.
50 
