очень нудно 
194 
Господи! Дай ишо один срок! Чтобы насытиться вдосталь. Не хватает жизнюшки, не хватает. Дай?! Тогда храм возведу своими руками на этом гольце… эх, ты-ы… молчишь… — и опять непрошеная слеза ожгла его щёку горячей стёжкой и остыла на потрескавшихся губах.
— Спасибо тебе за всё, Игнатий, — глухо отозвался Егор, — никогда я эти края не покину, ни на что не сменяю… Спустимся вниз, надо плыть. Удастся ли когда ещё взойти на эту высоту?
— Тебе удастся, ясно дело, а мне вряд ли. Пошли, Егорка. Говорят, перед смертью не надышишься. Пошли, компаньон ты мой приветный…
Идти вниз куда трудней, чем залезать наверх. Голец сплошняком обвален шаткими плитами камня в поросли мхов и лишайников. Кругом — угрюмые провалы пещерок. Громоздятся в причудливых позах выветренные останцы, словно вздыбленные чудовищные медведи и застывшие в прыжке сохатые.
Громадные глыбы навалены над обрывами, казалось, чуть толкни их — и всё мгновенно загрохочет. Хромому Игнатию особенно тяжело идти. Но он не жалуется.
Ниже курумников ноги до колен утопают в мягких болотистых мхах террас. Сюда уже снизу добегают стланики, заросли ёрника, кустарниковая ольха и ещё хилые, закрученные винтов лиственницы…
Трое рабочих уже затомились в ожидании. Они наловили рыбы и теперь трапезничали у костра. Хорошо промявшись, Егор с Парфёновым набросились на жирных ленков. Хлеб кончался, надо было выпекать новый.
Решили этим заняться на ближайшей ночёвке, а пока обошлись ржаными сухарями. Игнатий ел и не мог остановиться. Наконец, отвалился на спину, расстроено махнул рукой.
— Ну её к чертям, эту рыбу. Ешь, ешь — а через час кишка кишке мяукает в тоске. Надо мяска добыть. С гольца я приметил внизу по реке хорошие мари, должон сохатый выходить на пастьбу.
Счас он отъедается, скоро гон начнётся, обычным делом в конце сентября ревут и хлещутся рогами за маток. Може на болотине и олешек подвернуться, мило дело, сокжои счас на грибках исправные телом.
Ты, Егор, на уток больше заряды не переводи, баловство с ними одно, как и с рыбёхой. Отпугнёшь пальбой местную скотинёшку в сопки. Спробуем на зорьке охотничать. Пораньше на ночлег у марей затаборимся, подъём на рассвете сыграю…
Пристали они к большому острову, наполовину заросшему елью. За широкой мелкой протокой открывалась просторная марь, уходящая к самим сопкам. На таборе особо шуметь Игнатий запретил, долго отбирал патроны для своего карабина, подтачивал на камне нож. Один рабочий пошутил:
— Ты, Игнаха, как в мясную лавку собираешься. Ничего не добудете, если заранее готовитесь обдирать дичину — верная примета.
— Слепой сказал, поглядим. Ясно дело, привязать сохатого к листвянке для нашенской светлости тут некому. Придётся искать, — он заторопил Егора, — давай, брат, укладываться. Завтра денёк не из лёгких. Если на мари зверя не окажется, пойдём за сокжоями на гольцы.
Егору показалось, что только он уснул и тут же кто-то дёрнул его за ногу. Угадал торопливый шёпот Игнатия. — Вставай, надо итить.
— Сейчас, я мигом. — он вскочил на ноги и потянулся.
Небо на востоке чуть порозовело. Где-то тонко закричали всполошенные кулики-перевозчики, и просипел в полёте ворон. Рассветало… Егор наскоро плеснул на лицо ледяной водой, зябко поёжился, глотанул из кружки чайку. Из костра за охотниками досматривают рысьи глаза угольков.
Игнатий с Егором перебрели через протоку и выбрались на закрай мари. На ней ничего не видно — непроницаемой кисеёй завис туман.
— Посидим трошки, — тихо проговорил Игнатий, — счас ветерок приберёт эту муть. Потом двинем в обход болотины, я с одной стороны, ты — с другой.
— Ага… ладно.
Из ельника одна за другой полетели кедровки к стланиковой горе.
— Вона подались на промысел, — зашептал Игнатий, — на голодный живот и орать не желают… работящие птахи, как добрые приискатели.
Эвенки говорят, что кажняя из них по два-три ведра ореха на зиму запасает, раскладывает в тысяче ухоронов и всё помнит, язви её в душу. Как в головёнке всё это содержится, вот удивление. Всё, пошли, ежель чуть поднагнуться, марь видно.
— Понял, — Егор, подавляя дерущую рот зевоту, плеснул воды на лицо из ручейка.
Какая-то птаха завела в лесу нехитрую мелодию. Он осторожно шёл краем ельника промятой во мхах звериной тропой. Обходил бочажины со стоялой водой. старался не наступить на сушняк.
194 
