196 
Особо неповторимы по вкусу толстые губы сохатого и его язык, они тают во рту, течёт по пальцам и бородам едоков жир, они уже постанывают от пресыщения, а Игнатий тащит приманчивую глазу печёнку.
В большом медном чайнике томится заваренный кипяток. Горячий крепкий чай даёт роздых, и опять хочется посмаковать ребровину или, круто посоливши, всосать мозг из расколотой трубчатой кости.
Игнатий, объевшись и опившись чая, лёг на спину под солнышком.
— Ой, уморился! Эдак мы всего сохатого уметём в два присеста. Откель понабирались такие здоровые пожрать. Ох, надуло же меня, кабы не треснуть. Давно такой радости не знал, — повернул весёлое лицо к остальным страдальцам и засмеялся, — а теперь, мужики, слушайте меня.
Немного погодя с нами зачнут твориться жуткие приступы, — он округлил глаза и сел. — В разгар гона сохатину есть опасно, а если приспичит, надо её потреблять малыми дозами, не то переходит из него в наше мужичье тело дикая охота до баб…
С какими-то соками вливается из мяса. Не знаю, что сегодня будет, страх подумать! Я один раз трое суток не спал после такого угощенья, пока не догадался убечь в жилуху к одной безотказной хитрушке.
Она, бедная, на второй день от меня в тайгу кинулась спасаться, чуток до смерти не залюбил деваху. Вот так-то, братки…
— Что же ты раньше молчал? — засмеялся Егор. — Теперь уже поздно, до хитрушек отсюда не доберёшься…
— Да любопытно стало на вас, молодых, поглазеть, при таких чудесах. Ить, на слово вы бы всё одно не поверили, — он подбросил дровишек в костёр коптильни и опять растянулся. А через минуту Игнатий уже всхрапывал.
Осенний просторный лес наполнен привычными звуками. Торопливо бежит и всхлипывает протокой вода, на дне самородочками светятся палые листья тополя.
Устало поскрипывает ствол сгорбившейся на подмытом берегу старухи чизении, похожей на вербу, ветер что-то ищет в её тонких волосах-веточках, шелестит и нашёптывает.
Люди, сморенные сытой ленью, дремлют на солнечном пригревке. Над коптильным шалашом, похожим на тунгусский чум, пластается клубами синий дым, доносит запахи томящегося мяса. В обед опять сварили полный котёл свеженины.
Прав оказался Игнатий: сплавщики ощутили необыкновенный прилив сил, заскучали по дому.
Мешки с мясом они опустили с кормы плотов в холодную воду. Новые шесты вгрызлись в хрусткое галечное дно. Паромы скрипя повлеклись на струю.
Эта река, словно оправдывая своё женское имя, оказалась коварней, по-бабьи хитрей, неугадливей Аллаха. Местами Юдома разливалась по долине многими притоками. и сплавщики порой не различали заранее основное русло. Одним отвилком проплыли километра два, а потом он нырнул под громадный завал.
В диком перехлёсте дыбилась и качалась на воде большая плотина из ошкуренных паводком цельных стволов. Река чудом не затянула под неё зазевавшихся людей.
Пришлось бечевами весь день тянуть плоты вверх по течению, а через десяток километров другое русло рассыпалось малыми ручейками по камням обширной мели, намертво присосало тяжелые бревна к гальке. Взялись строить новые паромы.
Схема, которую чертил Егор, всё более усложнялась. По прежнему приходилось подниматься на господствующие высоты и разбираться в хитросплетениях долин, скал и сопок. Как-то Егор с Игнатием увидели в прибрежном сосняке старые пни, а за ними — похилившуюся избушку.
Приметили они её случайно, когда взобрались на сопочку, чтобы оглядеться. Возвращаясь к паромам, сплавщики сделали крюк и осторожно подкрались к зимовью. Но свежих следов не обнаружили. Старое кострище чернело у входа.
Ржавый топор торчал в стволе дерева, да кругом валялись зелёные винтовочные гильзы. Игнатий открыл с трудом тяжёлую дверь и вошёл в избу. Пахнуло плесенью и гнилью. Из двух щелястых окошек, похожих на устроенные бойницы, падал слабый свет.
На широких нарах, на полу — скелеты, винтовки, шашки, а у самой двери, на широкой печке из дикого камня — в хлопьях ржавчины станковый пулемет «максим» с вправленной полупустой лентой. За щитком виднелся череп в офицерской папахе, продырявленный пулей.
— Ёшкина мать! — отшатнулся Игнатий с перепугу и перекрестился. — Ты поглянь, что тут творится! Не меньше взвода, сердешных…
Егор пролез внутрь и, ничего не понимая, обернулся к Парфёнову. Тот неспешно выкатывал через порог пулемёт.
— Что за люди, откуда они, Игнат?
196 
