очень нудно 
34 
Комната словно закружилась вокруг него.
— Жилье... Куда же ты уезжаешь?
— В Сиэтл. Приятель предложил мне работу чертежницы. Работа хорошая. И оплачивается лучше. И льгот побольше. Я буду в состоянии даже дом купить. Смогу больше времени уделять Джейку, и мама наконец вздохнет свободнее.
Он не знал, что сказать. Ему и в голову никогда не приходило, что Тина может уйти с работы. Он представлял себе, что компания подарит ему и ей золотые часы одновременно.
— Я и не собиралась корпеть здесь до старости, Дэвид. А так для меня лучше. То есть, я хочу сказать, что перспектив здесь для меня особых нет. Или есть, по-твоему?
— Ты могла бы найти себе другое место, не уезжая.
— Ладно, хватит об этом. — Отвернувшись, она смотрела в окно, потом опять взглянула на него. — Почему ты здесь?
— Это хорошая фирма, Тина...
— Нет. Почему ты здесь сегодня вечером? Ты уже бог знает сколько лет не был в отпуске, и вот когда взял наконец свободные дни, почему-то остаешься. И прости меня за такие слова, но выглядишь ты плохо, у тебя усталый вид.
Может быть, из-за того, что она уезжала, а может быть, из-за выпитого пива, но, так или иначе, его вдруг прорвало:
— Я плохо сплю.
— Ты слишком устаешь на работе.
— Дело не в работе. Меня преследует кошмар.
— Кошмар?
— И тогда начинает болеть голова и я уже не могу уснуть.
Ее рука с бутылкой поползла вниз.
— И сколько уже это продолжается?
— Каждую ночь на рассвете, с того времени, когда начался процесс Скотт.
— Тебе надо к доктору обратиться, Дэвид.
Он коротко засмеялся.
— Ты хочешь сказать, что мне надо голову полечить?
— Я не это имела в виду.
— Юристы все связаны друг с другом, Тина. Не надо, чтобы поползли слухи, будто я, похоже, тронулся.
— Ты упрямишься, — сказала она. — Сходи к доктору, Дэвид. — Она отпила пива. — А что за кошмар?
— Не стоит тебе все это выслушивать, Тина.
— Почему же? Чем дольше я здесь, тем больше времени Джейк проведет с этим так называемым... О Господи, я хочу сказать, со своим отцом. — Она поставила на стол пустую бутылку. — Открой-ка мне еще одну! — Он передал ей вторую бутылку. — А потом, я поделилась с тобой своим секретом и вправе ожидать того же и от тебя. Может быть, поделившись с кем-то, ты почувствуешь облегчение.
Да, тая это в себе, облегчения он, во всяком случае, не чувствовал.
— Ладно, какого черта...
И он начал спокойно, сухим, будничным тоном, словно излагая присяжным суть дела:
— Я в комнате. Где именно — непонятно; характерных деталей мало, и комната кажется голой. В ней женщина. — Он закрыл глаза, представив себе ее. — Иногда она работает за столом. Иногда она просто стоит... в белом платье, освещенная сзади, она похожа на силуэт. И не знаю почему, но у меня возникает чувство... — Он открыл глаза. — Нет, даже больше, чем чувство, уверенность... я знаю, что с ней что-то должно произойти, что-то плохое, что-то, чего я не могу предотвратить.
— Почему?
Он с трудом подыскивал точные слова.
— Я не могу сдвинуться с места. Мне кажется, что руки и ноги у меня скованы. Я хочу крикнуть ей, но мой голос... звука не получается...
Она подалась вперед.
— И что же с ней происходит?
— Непонятное. Ослепительная вспышка света, взрыв... — Он поднес ладонь к уху, словно загораживаясь от этого звука. — И в комнату вбегают люди... они кричат...
— Кто эти люди?
Он покачал головой.
— Все как в тумане. Не разглядеть, не вздохнуть...
— И что же с женщиной?
Он отпил из бутылки.
— Дэвид!
Он опустил глаза.
— Они насилуют ее, — тихо сказал он, — а потом убивают.
16
Она не шелохнулась.
Острие мотыги остановилось в двух дюймах от ее горла, но она не сдвинулась с места.
Она разглядывала его, как если б перед ее глазами вдруг вырос гигантский сикомор, и удивлялась его размерам. Ее взгляд охватывал его всего, начиная с лямок рабочего комбинезона, врезавшихся в мощные плечи и грудь, и кончая штанинами, закатанными над грязными бутсами. Чарльз Дженкинс не узнавал ее, хотя в памяти его мелькало что-то смутное, но такое лицо, раз увидев, не забудешь. Красота ее была столь же поразительной, как и выдержка. Ее волосы волной падали на плечи, как пролитые чернила — иссиня-черные, того же цвета, что и ее глаза. Нос тонкий, безукоризненно правильный, возможно, измененный хирургическим путем, и хоть следов косметики на ее лице Дженкинс и не заметил, оно было румяным — не то от холода, не то от адреналина в крови. Не считая румянца, оно было ровно-смуглым, бронзового цвета. На вид росту в ней было футов пять, причем большую часть составляли ноги в прямых обтянутых джинсах, а лишний дюйм, возможно, добавляли каблуки начищенных до блеска сапожек — острые эти каблуки проваливались, дырявя рыхлый сырой грунт. На ней была короткая, по пояс, кожаная куртка и белая блузка.
34 
