очень нудно 
63 
Я выразил полное согласие со словами моего высокого повелителя.
— Мистер Доутри попросил нас покинуть его дом до рассвета. Весь вопрос в том куда нам идти?
Я расслышал в его голосе дрожь — усталость, тревогу, быть может, даже страх. Внезапно я понял, что силы князя на исходе: он оказался за тысячи миль от дома, лишился почти всех привилегий, привычных его сану, все вокруг казалось ему чужим и пугающим — люди и язык, погода и пища, а теперь он вдобавок связался с мятежником и заговорщиком. Сам-то я всю жизнь провел в дороге, и для меня не только Ингерлонд, но и Виджаянагара была чужой страной. Мне пришлось вспомнить об этом различии между мной и моими спутниками — ведь до сих пор князь Харихара и Аниш справлялись со всеми трудностями, теперь же они явно мечтали только об одном: вернуться к реке, переплыть на другую сторону моря и возвратиться домой, в тепло, покой, безопасность, исполненное достоинства существование.
Ума чихнула.
Я пустил в ход весь свой скудный запас английского языка, чтобы уговорить олдермена Доутри.
— Сэр, — сказал я ему, — нельзя требовать, чтобы князь и его свита покинули ваш дом до рассвета, однако, если вы предоставите нам отсрочку до вечера, я сумею найти в Лондоне людей, которые нас примут.
Он еще поворчал главным образом, чтобы угодить супруге и согласился, тем более что я предложил ему выкупить остававшиеся у нас специи и приправы, чтобы у нас были деньги на дальнейший путь. Олдермен предложил пятую часть их рыночной цены, но я, поторговавшись, выбил-таки треть их стоимости — сорок пять фунтов. Меня это устраивало: избавившись от тяжелой поклажи, мы могли нанять меньше мулов и меньше погонщиков и не так бросаться в глаза на пути. К тому же сорок пять фунтов — немалая сумма, нам бы хватило ее и на пищу, и на другие потребности в течение месяца, и у нас к тому же оставались маленькие мешочки с драгоценностями.
Но мне предстояло еще осуществить задуманный мной план, а Ума все еще сидела в зале, закутанная лишь в мою шубу. Хотя почти все присутствовавшие там знали, кем была Ума на самом деле, каждый из мужчин был убежден, что о ее тайне осведомлен только он, поэтому я счел полезным и впредь притворяться перед несведущими, будто она мужчина. Обменявшись с ней парой слов по секрету, я провел Уму по главной лестнице (ступени все еще были усыпаны разбитыми украшениями, обломками сундука и даже золотыми изделиями, которые никто не потрудился подобрать), а затем по маленькой лестнице на чердак, где она спала вместе с Марчем. Пока я любовался сквозь проделанную Марчем дыру в крыше рекой, серебрящейся под заходящей луной, извивающейся к югу, в сторону двойных башен Вестминстера, Ума сняла с себя мою шубу и переоделась в монашеское платье.
— Что ты собираешься делать? — спросила она. — Каких друзей надеешься здесь найти? — И, не дожидаясь ответа: — Не важно, я и сама знаю. Я пойду с тобой.
Усмехаясь, она натянула поверх монашеского одеяния красивую соболиную шубу, брошенную Марчем, а я надел свою меховую накидку из шкурок лисицы и мускусной крысы, все еще хранившую тепло и запах ее тела. Мы тихонько прошли через кухню и прилегавшие к ней помещения, через двор, вышли в ворота на улицу Ист-Чип, повернули направо на Кэндлвик, а затем миновали перекресток и вышли на Бадж-Роу. Впереди мы видели шпиль собора Святого Павла, высокую тонкую иглу с нанизанной на нее апельсинового цвета луной. Здесь мы свернули налево.
— Я знаю, куда мы идем, — промолвила Ума, сжимая мою руку. В ее голосе слышалось ликование.
— Да?
— Ты следуешь знакам.
— Каким знакам?
— Маленьким красным сердечкам. Она угадала. На каждом перекрестке или повороте красное сердечко, нарисованное, выведенное мелом или вырезанное из материи и подвешенное высоко на каком-нибудь здании, подсказывало мне, следует ли продолжать путь по прямой или же пора свернуть. Я бы не сумел разглядеть эти знаки в темноте, но я прошел по этому маршруту накануне, я всегда проводил подобного рода разведку, попадая в большие города, начиная с Венеции. Так мы с Умой продолжали путь, позади нас небо начинало уже светлеть, маленькие пташки в ветвях деревьев встрепенулись и запели, в отдалении лаяла собака. Мы свернули в боковую аллею, такую узкую, что по ней не проехала бы лошадь или даже ослик с тележкой. Мы покинули город торговли и политики, закона и порядка, общепризнанной религии и оказались в некоем параллельно существующем мире, в мире, где человек только и бывает самим собой, — в тайном мире братьев Свободного Духа.
63 
