Глава двадцать девятая

Примерно через неделю после нашего разговора о Роджере Бэконе — к тому времени уже наступил апрель и все время шел дождь, легкий, уютный, однако державший нас взаперти мы перешли ко второму великому англичанину, столь любимому братом Питером. Мы сидели в его кабинете наверху, где было много книг и удобные кресла, в которых можно было провести весь день, и тут брат Питер накинулся на Авиценну, утверждая, что этот ученый в своем истолковании Аристотеля^[35] полностью полагается на комментарий неоплатоника Порфирия. Следуя Уильяму Оккаму и то и дело ссылаясь на его труды, а порой и на «Органон» Аристотеля, мой хозяин доказывал, что теория Аристотеля о сущностях или универсалиях была извращена неоплатониками: они сочли, будто универсалии присутствуют в разуме Бога, а на земле представлены в телесном, материальном виде, подвергшись порче и упадку. Получается, что идея кошки — тут мой друг ласково погладил пушистую красотку Винни, имевшую обыкновение дремать у него на коленях и даже во сне громко мурлыкать, — идея кошки присутствовала в разуме Бога как некая совершенная кошка еще прежде, чем были сотворены кошки, а среди живших или живущих на земле котов нельзя найти совершенства, поскольку телесное воплощение всегда оказывается ниже идеи.

— Но тем самым, — и он вновь провел рукой по шейке и лобику Винни, украшенному белым пятнышком в форме начальной буквы ее имени, — тем самым мы отрицаем наиболее важное свойство Винни, ее особость, ее индивидуальность. Мы не замечаем, что она не только кошка, но и Винни, что она не похожа ни на одну из когда-либо существовавших кошек. В этом смысле она совершенна. Не знаю, является ли Винни идеальной кошкой, не мне судить, но безусловно она вполне и совершенно является Винни.

— Полно, — возразил я, — все кошки похожи друг на друга. Не говоря уж об их внешности и внутреннем строении, они и ведут себя одинаково — одинаково моются, едят и пьют, используют одни и те же приемы на охоте. Я бы мог назвать еще множество общих черт, но и так ясно, что я имею в виду. Невозможно отрицать, что есть некая идея «кошачести», включающая в себя все эти качества. Повисло молчание. Потом он сказал:

— Ты ведь никогда не принадлежал кошке?

Напряжение, прозвучавшее в его голосе, задело меня не меньше, чем дурацкий способ выражать свои мысли. Правда, я в те дни то и дело раздражался — обычное дело, когда поправляешься после болезни.

— Нет, — ответил я, — я люблю кошек, но они плохо переносят дорогу, а я, с тех пор как мне исполнилось восемь лет, не задерживался на одном месте дольше чем на полгода, за исключением лишь того периода, когда я приобретал в горах те немногие знания, какими ныне могу похвалиться.

— Тогда тебе придется поверить на слово всему, что я поведаю о природе кошек.

— Вот видишь! — воскликнул я, наклоняясь, чтобы похлопать его по колену. Винни тут же спрыгнула на пол и, мяукая, направилась к двери. — Ты сам говоришь — «природа кошек». Значит, ты подразумеваешь универсалию, идею, объединяющую их всех.

— Нет. Я имею в виду те признаки, по которым мы отличаем кошек от других животных того же размера и схожего облика. Но подумай вот о чем: кошкам по природе свойственно отличаться друг от друга. Это часть их «сущности», можешь мне поверить, и так получилось не в результате порчи материи после грехопадения человека, а потому, что кошки именно таковы.

Я понял: чтобы избежать долгого и бессмысленного спора, надо обратиться от примеров к обобщениям.

— И это относится ко всем явлениям чувственно воспринимаемого мира?

— Да. В этом мы Аристотель, Уильям Оккам и я — совершенно согласны.

Сквозь дождевые облака пробился солнечный луч и заиграл на столе.

— Даже если речь идет о двух пылинках?

— Смотри! — сказал мне брат Питер. — Две пылинки не могут находиться одновременно в одном и том же месте. Хотя бы в этом отношении они совершенно различны. А если бы мы смогли изготовить достаточно мощные линзы, чтобы разглядеть микрочастицы (я использую греческое слово «микро» для обозначения самого малого), мы бы увидели различия и между ними.

  91