144 
Второй этаж напомнил мне гостиницу на Унтерхюгельштрассе с той лишь разницей, что двери, выходящие в здешний коридор, были сделаны отнюдь не из фанеры. Ну да, сюда попадают и буйные больные, а что поделать? Такова жизнь.
У дверей восьмой палаты дежурили два медбрата с явной борцовской выправкой. На тот случай, если герр Холле вздумает убежать? Интересно, часто ли овощи бегут с грядки? Но условия полиции по обеспечению безопасности, конечно, нужно уважить и исполнить.
— Я могу увидеть доктора Шмидта?
Дверь передо мной распахнули без вопросов, приглашений или каких-либо жестов, означающих, что меня вообще заметили. Ну и замечательно, не люблю привлекать к себе внимание. Хотя, могу поспорить на любую сумму, бесстрастные взгляды просканировали мою личность не хуже рентгена.
В палате было уютно, совсем по-домашнему, хотя вряд ли ее обитатель замечал что-то вокруг. Матиас Холле сидел в кресле-каталке, придвинутом к окну, и смотрел в одну точку. Только точка эта находилась не за окном, забранным изящной решеткой, и не в комнате. Думаю, даже если бы я попытался провести трассологическую экспертизу, местонахождение объекта, на котором было сейчас сконцентрировано внимание убийцы, все равно осталось бы неопределенным.
— Здравствуйте, герр Стоун.
Доктор Август Шмидт, лысеющий ровесник и сокурсник Макса по университету, когда-то старался привести в норму мои расстроенные нервы, и это ему удавалось плохо, пока за дело не взялся доктор Лювиг. Взялся, правда, не из любви к искусству, а из чистой корысти, но все равно количество и качество блага в его действиях перевесили множество неприятных аспектов.
— Добрый день, доктор.
— Признаться, немного удивлен видеть вас здесь по… так сказать, профессиональному поводу.
— Я тоже в некотором недоумении. Честно говоря, лучше бы таких поводов не подворачивалось вовсе.
Август Шмидт снял очки, посмотрел через круглые стекла на свет и пробормотал:
— Мутнеют или мне кажется?… Скажите, этот человек, в самом деле, серийный убийца?
— Разве полиция не поставила вас в известность?
— О всех деталях? Еще нет. А может и вовсе не поставит… Пока их интересует только психиатрическая экспертиза.
— И каковы ее результаты? Я могу узнать?
Доктор убрал очки в карман нежно-зеленого халата и, словно извиняясь, сообщил:
— Пациент полностью недоступен для общения.
— Это окончательный вердикт?
— Боюсь, что да. Дальнейшее покажет время, но хотел бы выразить сомнение, что мы дождемся каких-либо положительных изменений.
— Все так безнадежно?
— Видите ли, герр Стоун… — Шмидт заложил руки за спину и неспешным, отработанно увесистым шагом прошелся по комнате, живо напомнив мне одного университетского лектора. — Он может попросту не дожить до улучшений.
— Что вы имеете в виду?
— Буквально несколько часов назад у него случился, ээээ… Назовем это приступом. Остановка дыхания, нарушение сердечной деятельности, словно организму был отдан приказ прекратить свое существование. К счастью, реанимационная бригада была как раз в операционной, и все прошло удачно. Пациент снова начал дышать. Но нет никакой гарантии, что подобное не повторится. Как мне рассказал один из врачей, возвращавших это создание к жизни, ему показалось, что сердце начало биться не сразу, а… Оно словно бы училось выполнять свою работу. Училось заново, понимаете? Это звучит глупо, я знаю, можете не принимать во внимание.
Вовсе не глупо. Мое сердце тоже было недалеко от того, чтобы остановиться, потому что начало забывать, как и зачем нужно биться в груди. Неужели, с герром Холле случилось то же самое, что и со мной? В любом случае, мне, определенно, повезло больше: я выкарабкался. С помощью невесть кого.
— Можно взглянуть на него?
— Ради бога, герр Стоун. Он все равно сейчас почти что в вакууме.
Это точно. Глаза не следят за движением света и теней, веки полузакрыты, голова безвольно откинута на подголовник, наверное, кем-то из врачей или медбратьев, усаживающих пациента в кресло. Кисти рук уложены на колени заботливо, но сразу видно, что не самим человеком, а кем-то посторонним. Датчик мозговой активности, индикатор ритма сердечных сокращений, капельница с питательным раствором… Овощ, значит? А что творится у него под кожурой?
Я положил свою ладонь поверх правой ладони Матиаса. Сплел свои пальцы с заметно похолодевшими с прошлого раза и теперь уже лишенными силы пальцами резчика. О чем ты думаешь, парень?
144 
