очень нудно 
38 
Все-таки, легче быть простым полицейским: нет возможности слышать то, что прячется за звуками устной речи, и нет необходимости сомневаться. Между начальником и подчиненной существовали доверительные отношения? Или это только убеждение герра Крауса, а не реальное положение дел?
— Вы можете их допросить.
— Непременно. Но вы, как глава фирмы, наверняка, видели всю картину целиком, с высоты, так сказать, вашего опыта и положения. Не так ли?
Капелька лести никогда и никому не вредила: бизнесмен немного успокоился.
— Я не отмечал ничего настораживающего. Но почему вы спрашиваете именно о таких вещах?
— Потому что есть основания считать произошедшее самоубийством.
— Нет, позвольте! — Он едва не подавился вдохом. — Хотите сказать, она сама?…
— Очень вероятно.
— Нет… Не может быть…
А мужчина и в самом деле потрясен. Интересно, почему? Сотни людей ежедневно во всем мире шагают вниз с крыш и мостов, бросаются под машины, повисают в петле, ловят виском пули… Мы живем и умираем, как захотим того сами. Если боги всех времен и народов вынуждены были пугать свою паству муками загробного мира, дабы отвратить от мысли о собственноручном сведении счетов с жизнью, но не добились особого успеха, есть ли смысл удивляться?
«Почему? Это неправда! Она не могла… У Клари не было никаких причин… Ни малейших!..»
— Как у фроляйн Нейман обстояли дела с личной жизнью?
— У Клариссы на первом месте всегда стояла работа! — гордо сообщил герр Краус.
— Значит, она была одинока?
— Одинока? Э-э-э…
Запинается? А мысли настолько громки, что я вновь не могу закрыться и не читать.
«Она не была одинока! У Клари всегда был я, с самого детства! И у меня всегда была только она… Никого, кроме Клари…»
— У нее был возлюбленный? Или, может, возлюбленная?
— Нет! Что вы такое говорите?!
Я улыбнулся, пожимая плечами:
— Прогресс не стоит на месте. Пора бы всем нам, даже самым упрямым консерваторам, признать право людей любить свободно.
— Ничего такого у Клариссы не было!
«Клари — самое чистое и невинное создание на свете! Как можно говорить о ней такие мерзкие вещи? Ах да, он же полицейский, а все полицейские — ско…»
— Вы утверждаете, что фроляйн Нейман не имела интимных отношений?
— Ахм… Как я могу это утверждать?
«Я всегда мог только надеяться, что ее прекрасный цветок останется закрытым бутоном, пока… Пока я не решусь… Пока у меня не накопится достаточно…»
— Извините, не слишком корректный вопрос. Но ваш на него ответ отчасти подтверждает версию о самоубийстве.
— Каким образом? — Голос коротышки захрипел возмущением.
— Люди, занимающиеся только работой и не имеющие того, что называется «личной жизнью», очень часто выбирают именно этот способ ухода из жизни. Вполне возможно, фроляйн Нейман больше не могла выносить одиночество, отчаялась встретить свою любовь и…
«Если бы она хоть словом… хоть взглядом… Мне хватило бы и самого крошечного намека, чтобы… Но откуда я мог знать? Клари всегда была так уверенна и спокойна, так любезна, что трудно было заподозрить… Неужели? Я был слепее крота?! Но предложить ей… Она бы не приняла и не поняла… Старик, годящийся в отцы, как я мог сделать ее счастливой? Ведь Клари и так была счастлива… Или только притворялась? Я должен знать правду! Правду, какой бы она ни была!..»
Я хочу того же, герр Краус. Хотя бы потому, что женщина умерла частично и по нашей вине. По вине беспечности и неудовлетворительной работы персонала салона «Свидание».
Нет, огульно приписывать Еве преступную несдержанность, а себе халатную медлительность не буду. Фроляйн Нейман, когда я покидал ресторан, находилась в состоянии, вполне совместимом с продолжением жизни, именно в той катарсической пустоте сознания, которое является предвестником нового этапа существования, а вовсе не гибели. Но во второй половине того дня случилось что-то, отрезавшее Клариссе пути к будущему. Возможно, Бергу удастся выяснить подробности, а возможно, причины смерти так и останутся тайной. По крайней мере, участие сьюпа однозначно установит используемую терминологию: убийство или самоубийство. А большего, наверное, и не нужно.
— Она могла выброситься из окна только потому, что…
Сейчас он выглядел стариком: разбитым, немощным, дряхлым. Резко углубившиеся морщины, сеточка кровеносных сосудов, поменявшая цвет на холодно-сиреневый, муть, поднявшаяся со дна взгляда — передо мной стоял уже не солидный бизнесмен, а его тень.
38 
