107 
— Чрм… чрм… — прочмокал Гайдамака.
— Стоп, он, кажется, пришел в себя.
Над Гайдамакой склонились Люська, Нуразбеков и Акимушкин.
— Чер… Чер…
— Что, Командир?
— Чертыхается. Давайте, Командир, материтесь, облегчите душу!
— Чрнмрц… — силился сказать Гайдамака.
— Что? Что он говорит? — спросил Акимушкип.
— Фтбл мтч чримрц дпм…
— Что? Что он говорит?
— Все в порядке, Командир, — ответил Нуразбеков. — Матч смерти уже закончился. Три-три. Блохин два гола забил.
— Дался ему этот футбол! — с досадой сказал Акимушкин.
— Ничего, хорошо. Футбол — это воля к жизни.
— Ну, Сашко?… Вставай, поднимайся, рабочий парод! — сказала Люська.
Гайдамаку чуть опять не стошнило.
— В какой вы реальности, Командир? — спросил майор Нуразбеков.
— На взлет! — пробормотал Гайдамака.
— Вот это разговор! — воскликнул майор Нуразбеков. — Передать по селектору: «Командир приказал: па взлет!» Когда взлетаем, Командир?
— В 21:43, когда Луна взойдет над морем, — пробормотал Гайдамака, абсолютно не соображая, что он говорит.
— Наконец-то! — вскричал генерал Акимушкин. — Где Семэн и Мыкола?! Тащите Командира в люкс!
Гайдамака чувствовал, как его бережно вынимают из ванны, надевают па него теплый махровый халат и то ли ведут, то ли несут по коридору.
— Чому ты такый дурный? — слышал он голоса, как из другого мира.
— Тому що багато думаю.
— Отставить разговорчики! — приказал генерал Акимушкин. — Ну, Люсьена Михайловна, теперь все в ваших руках.
Гайдамаку ввели в комнату с двумя скособоченными окошками, земляным полом, с ободранными обоями на стенах и уложили на дореволюционный кожаный диван с зеркальными прибамбасами. Он уставился на фотографии императрицы Марии Федоровны и Победоносцева.
— Опять потерял реальность… — сказал Нуразбеков.
— А теперь: пошли все вон! — приказала Люська.
И все, кроме Люськи, на цыпочках вышли из комнаты.
— Это ты, Люська? — неуверенно спросил Гайдамака.
— Садись, Командир, — сказала Люська.
— Мы где, Люська? В Севастополе, что ли?
— Садись. Снимай халат. Снимай, снимай. Потом ложись. Полежим. Поспишь. Потом поднимемся. Лететь надо.
Гайдамака сел, вылез из халата, опять лег. Люська перевернулась у него перед глазами, платье сползло с нее, как на американской авторучке, и ему открылся вид на Мадрид — она осталась в чем мать родила со всеми своими обнаженными украшениями.
— Ты что, командир, меня не помнишь? — спросила Люська, впиваясь коготками в его интимные подробности.
Гайдамака вздрогнул.
Он вспомнил Люську. «Траханьки», — говаривал Гайдамака в реальности (ОСЕФ) А. В той реальности он любил это дело, но велосипед — как конь, как женщина, как водка, как всякое серьезное дело — требовал полной отдачи, надо было выбирать: траханьки, водку или велосипед, а Гайдамака уже не тянул сразу па столько фронтов, завалы лбом об асфальт давали о себе знать. Он вспомнил, как Люська его спасла. Однажды ночью остановилось сердце. Он уже лежал бездыханный. Люська выбежала на балкон и вызвала без телефона «скорую помощь» — кричала на весь Гуляй-град: «Горим! Пожар!» Пожарники приехали минут через пять, на удивление трезвые, узнали Гайдамаку и спасли — сделали искусственное дыхание и (главное) налили сто пятьдесят.
— Помню. Вспоминаю… — сказал Гайдамака, напрягаясь всеми фибрами, чтобы помочь Люське.
— Не напрягайся, лежи спокойно. Все у тебя получится, уже получается. Смотри, какой красавец! А себя ты помнишь, Командир?
— Плохо помню, — пробормотал он.
— Провалы в памяти? Черные дыры?
— Да. Пил по-черному.
— Не вспоминай, лежи спокойно. Сейчас он за тебя все вспомнит, у него своя голова есть.
Люська гуляла коготками снизу-доверху, сверху-донизу но гайдамакиному громоотводу, заряжая его энергией {автор напоминает, что намерен оставаться в рамках приличия даже в самых пикантных ситуациях}, и он уже поднимался — поднимался слабо, мучительно, как утром в понедельник поднимается перепивший в праздники уважающий себя работник, которому пора на работу, которому сегодня обязательно надо быть на работе. Главное — не валяться, не разлагаться, а встать! И работать! Вставай, поднимайся, рабочий народ! Подъем! Мотор… Мотор работает. Тяга нормальная. Вставай!.. Встает!
107 
