очень нудно 
47 
— Мне не до смеха, — сказал Тойер.
— Да, я никогда тут не был! — Он возвысил голос, и Тойер подумал, что прежде толстяк никогда не кричал. — У меня свои причины, почему я хотел сюда приехать. И когда вы, — он взглянул на Ильдирим, смотревшую себе под ноги, — стали искать жилье на море, мне вдруг пришло в голову, что я смогу добиться большего, если рядом будет кто-то из группы. О том, что сюда приедут трое, я и не мечтал. А копии дела взял с собой для того, чтобы вести расследование, черт побери!
— Если тебе что-то известно, — включился в разговор Хафнер (от долгого молчания его голос звучал надтреснуто и хрипло), — почему ты не сообщишь об этом здешним копам? Что за фокусы?
— Что я могу им сказать? У меня нет никаких фактов, ничего, и я…
— На одном из допросов ты что-то заметил, но не захотел поделиться с нами, и все же ты решил притащить нас сюда, для поддержки. Я ничего не понимаю. — Теперь и Лейдиг закурил «Ревал».
— Мне хотелось, чтобы вы сами сообразили что к чему. Я закинул наживку, но рыбка так и не клюнула.
— Прекратите! — Ильдирим почти кричала. — Я вас сейчас переубиваю! Если понадобится, позвоню в местную прокуратуру и попрошу вас арестовать. Повод найдется. Достаточно пропажи копии дела, а остальное придумаю.
Зенф повернулся к ней:
— Камеру я не перенесу. Закрытое пространство для меня — смерть. Даже комната в отеле… Не будь это для меня так важно, я бы не влез в это дерьмо. Я вообще не сплю…
Ильдирим метнула в него гневный взгляд. Тойер отметил, что она похудела, хотя и без того была стройной. В ее лице, строгом, с острыми чертами, теперь еще отчетливей проявилось сходство с хищной птицей.
— Тюрьма — или выметайтесь, — тихо повторила она.
Зенф посмотрел на нее с глубокой печалью и снова обратился к сидящим:
— Короче, я подозреваю, что Фредерсен совратил мальчика и убил. Я хочу это доказать, хочу, чтобы эта свинья понесла должное наказание. Вот почему я здесь.
— Что за дерьмо! — вскричал Хафнер. — Что я слышу! Гомосексуалистскую болтовню девяностых! — Возбужденный (он и всегда пребывал в подобном состоянии, но сейчас просто вышел из берегов), он вскочил. — Мой кузен из Пфальца, у которого автомастерская, у него есть дочь, а старуха от него сбежала. Он как-то стоял голый под душем, не в одежде же мыться, а дверь была открыта, малышка по дому бегала. Тут зашла бестия-мамаша, немедленно подключила Управление по делам молодежи, и такое началось! Охота на ведьм! И теперь он не видел малышку уже несколько лет, потому что бабы всегда что-нибудь придумают, чертовы куклы!
Тойер рухнул на диван:
— Да, действительно, я тоже вижу несколько зацепок, говорящих в пользу такой версии. Но почему во время классной поездки? Предположим, у Фредерсена что-то было с тем мальчиком. Тогда зачем он его убил? Да еще в чужом городе. Ладно, парнишка больше не хотел, угрожал… И откуда Фредерсен знал о записи в альбоме ученицы, которая поможет снять с него подозрения?… Кроме того, все вышеперечисленное никак не объясняет, почему ты нам наврал.
— Бросьте вы! — вскричал Хафнер. — Скоро вы начнете гонять зеленых чертиков! А еще говорят, что этим занимаются только пьяницы!
— Ты хочешь сказать, что педофилии не существует? — спокойно спросил Зенф.
— Господи, конечно, где-то бывают такие случаи. Все на свете бывает, некоторые даже лошадей трахают! Педофилия, дерьмо всякое… Я должен, пожалуй, запить это дело… Иначе слишком расстроюсь. — Хафнер устало откинулся назад и протянул руку за фикус — значит, успел поставить туда бутылку. — Ну, Зенф, забудь, ерунда все это!
— Ерунда… — эхом отозвался Зенф, уставившись куда-то в пустоту. Потом вдруг кивнул и засучил рукава. Обе руки были покрыты поперечными шрамами. — Все только бабская болтовня, да, Хафнер?
— Ничего не понимаю. Кто это сделал? Или…
— Я сделал. — Зенф взял у Хафнера бутылку и глотнул из нее. — Мне было семь, и родители отвезли меня на пару месяцев к моему дядьке. Мать сильно болела, что-то по женской части, а отец уходил на смену. Братьев и сестер у меня не было, дед с бабкой жили в Баден-Бадене, а мне в школу идти. Деваться было некуда. Дядька работал учителем и после обеда был уже дома. — Он задрожал. — С ним было обалденно. Он умел показывать фокусы, настоящие. И меня научил, я до сих пор их помню. Будь я не копом, а преступником, вы бы со мной намучились, я ведь умею вынимать руки из наручников, у меня маленькие кисти.
47 
