очень нудно 
137 
– Ты пирожками-то занимайся, занимайся. Я мешать не буду. Разве что словом.
Ньяна, еще недоверчиво косясь в мою сторону, вернулась к столу и принялась споро и ловко расправляться с тестом.
И какая же сволочь впихнула в это нежное женское тело ухватки воительницы? Как только додумалась? Наверняка если бы я сейчас встретился с тем сереброзвенником, то услышал бы, что он хотел совершить благое дело, пристроив бездомную сироту на непыльную работенку. А кровь, смерть и прочие ужасы… Это ж дела житейские.
Только не для женщины, чье призвание – дом.
– Когда, говоришь, твоя служба закончиться должна?
– Без пяти дней месяц еще служить.
Совсем немного. Седмицей больше, седмицей меньше, кто заметит? Уверен, что в бумагах, назначивших Ньяну смотрительской защитницей, точная дата не указана. Все равно как в отчетах почившего эрте Ловига.
– Ждешь, наверное, не дождешься?
Она не стала лукавить и прямо ответила:
– Жду.
Это хорошо. Хорошо, что честно, а все остальное как раз плохо. Значит, уже душевно и телесно подготовилась. Вот только к чему? И она не знает, и я в неведении.
– А что должно случиться, когда срок закончится?
– Вам лучше знать.
Ну разумеется. Я ж Смотритель, мне же все и всегда известно. Тьфу.
– Представь, что не знаю. Не успели мне сказать, веришь?
Ньяна отвела взгляд от теста и посмотрела на меня. С тревожной растерянностью.
– Как же не успели-то?
– А вот так. Всякое случается.
Испачканная в муке ладонь коснулась светлых волос, добавляя рукотворной седины.
– Совсем-совсем ничего не сказали?
– Ни словечка.
Ньяна тихо охнула, но промолчала, и молчание это так походило на тишину склепа, что у меня невольно начало сводить скулы. Ведь, когда надо, смелая и настырная, а тут… Хотя и я бы опешил, если бы узнал, что от вожделенной свободы меня отделяет всего один шаг, но в какую сторону его нужно сделать, никому неизвестно.
И все же по заботам жителей Блаженного Дола решения принимаю я?
– Значит, придется самому во всем разбираться.
– Так вам, наверное, не ко времени это… – робко и, главное, совершенно справедливо предположила защитница.
– Ничего. Другие дела могут и в сторонке постоять.
Или полежать. Поленницей. Все равно, пока вздохнуть свободно не смогу, проку этим делам от меня на ломаный грош.
– Ты когда с пирожками закончишь, попроси коляску снарядить. Нери знает, что это мне нужно.
И вряд ли станет упрямиться или тянуть время, потому что, когда меня нет в границах Блаженного Дола, она все еще вроде как здешняя безраздельная владычица. Будь ее воля, отправила бы меня так далеко, как только возможно.
– Да Боженка с ними, с пирожками! – суетливо всплеснула руками Ньяна. – Я в погреб тесто спрячу, авось не прокиснет.
– Никаких погребов. – Я встал с лавки и направился к выходу. – Пирожки важнее. И дети.
Эрте Сиенн тоже подождет. Не переломится. А пока защитница хлопочет по хозяйству, сам успею перекусить. И может быть, даже вздремнуть, если Натти в доме не застану.
– Да как же можно…
– Нам с тобой многое можно. Хотя и меньше, чем соседям.
* * *
Бумага была особой, пронизанной шелковыми волокнами, поэтому без особых усилий и не заламываясь скручивалась свитком, чтобы храниться в футляре, лак с которого облез, наверное, еще до моего рождения. В Сопроводительном крыле на подобных листках выдавали лишь особые предписания и только командующим персонам, а не простым исполнителям, потому я ожидал выпытать у благоговейно хранимого защитницей предмета нечто очень важное, а вместо того испытал крайнее разочарование, когда вчитался в старательно, без малейшего намека на изящество выведенные строки.
«Я, Ньяна Девалли со-Тарка, обязуюсь принять то, что мне доверено, и хранить со дня вручения до истечения семи лет, употребляя все свои силы на защиту Смотрителя мест и окрестностей, именуемых Блаженным Долом».
– И это все?
Женщина растерянно моргнула:
– Должно быть что-то еще?
Эх, кабы знать! Может быть, написанного вполне достаточно. В любом случае нужно всего лишь найти кого-то из посвященных в подробности службы Ньяны и спросить. О том, что могу не дождаться ответа, я предпочитал не думать.
Спать в коляске, покачивающейся на дорожных ухабах, оказалось ничуть не хуже, чем в постели, и к окончанию нашего пути силы вернулись ко мне едва ли не полностью. А может, бодриться помогала злость, намертво сплетенная с отчаянием – чувством не того рода, которое заставляет опускать руки, а, напротив, ищет, куда бы приложить сжатый кулак.
137 
